Нина Павлова. Крёстная.

9 июля 2014

Моя крёстная – красавица, трудоголик и шизофреничка. Никакой шизофрении, оговорюсь сразу, у неё и в помине не было, и историю этой мнимой болезни можно изложить словами классика: «москвичей испортил квартирный вопрос». А беда началась с того, что моя крёстная ещё студенткой унаследовала от своего деда, известного учёного и потомственного дворянина, квартиру в старинном особняке на тихой улочке Москвы. Квартира была огромная, с лепниной на потолке. И это бывшее дворянское гнездо чрезвычайно понравилось одной парочке, приехавшей из провинции завоёвывать Москву.

Хитрецы составили план: он обольстит юную студентку, женится на ней, а после развода потребует разделить квартиру, обеспечив себя и свою возлюбленную достойной жилплощадью в Москве. Надо сказать, что план сработал, но с некоторыми осложнениями. И когда через полгода после свадьбы хитрый муж развязно заявил беременной жене, что «любовь прошла, завяли помидоры», тёща насмешливо сказала ему: «Ах, любовь у него прошла! Но семья, голубчик, – это совсем иное». А поскольку взгляды тёщи, Светланы Ивановны, играют в этой истории важную роль, расскажу о них подробнее.
* * *

Светлана Ивановна, техник-смотритель Метростроя, была из «бывших» и тщательно скрывала своё дворянское происхождение. Но разве можно скрыть царственную осанку и совсем не пролетарские взгляды на жизнь? В частности, Светлана Ивановна не признавала разводов и крайне насмешливо относилась к тем эмансипушкам-разведёнкам, что бросают своих недостойных мужей, мечтая встретить принца на белом коне. Годами мечтают, стареют и всё ищут. А только нет этих принцев. Есть надрыв одинокой разведённой женщины и песня: «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано».

Впрочем, такое отношение к разводам было свойственно не только Светлане Ивановне, но и её знакомым из сословия «бывших». Помню, как меня пригласила на свою золотую свадьбу седовласая переводчица с уродливой фамилией Дэбова. Уродство же заключалось в том, что настоящая фамилия дамы была дэ Бовэ. Но когда в годы репрессий её исключили из института за дворянское происхождение, она уговорила знакомую паспортистку переписать все документы на Дэбову.

– До сих пор горюю, что не получила высшего образования и осталась неучем, – сетовала переводчица.

Между тем она переводила тексты не с языков, а на языки – английский, французский, немецкий. А по нынешним меркам, доказывала я ей, это фактически институт иностранных языков.

– Полноте, какой институт? – возражала моя собеседница. – Немецкий я знала с детства, у нас была бонна. Во Франции мы каждый год отдыхали у моря, и было бы стыдно не знать язык. Ну, а английский – он же лёгкий.

Так я попала в ту среду, где владеют английским, потому что он лёгкий, а среди цветущей сирени на даче садится за стол большая семья: родители, дети, внуки. По случаю золотой свадьбы на дачу съезжались гости, и хозяйка тихонько рассказывала мне о них:

– А княжна Натали со своим генералом скоро отпразднуют бриллиантовую свадьбу.

Я умилилась этой любви, пронесённой через долгую жизнь.

– Не обольщайтесь, – сказала хозяйка. – Натали с голоду вышла за своего большевичка. Мы ужасались: такой мезальянс! Образования никакого, сморкается двумя пальцами, а когда ест, тянет голову к ложке. Но дворяне, знаете, практичный народ, и Натали своего супруга до ума довела. Он у неё не просто генерал, но ещё и доктор технических наук.

И всё же не укладывалось в голове, как, даже голодая, можно выйти замуж без любви.

– А что любовь? – усмехнулась седовласая дама. – Мы с моим Петром Кирилловичем по любви венчались, а он, признаюсь, изменял мне.

– И вы простили измены?

– С годами простила, когда внуки родились – у нас их пятеро. Мой Пётр Кириллович души в них не чает, а внуки буквально обожают его. Он дня прожить без семьи не может, а я любила Петрушу всю жизнь. Море слёз пролила из-за любви! И удерживало от разрыва вот что: у нас в роду никто не разводился, и даже мыслей об этом не было, хотя муж бабушки страдал запоями, а супруг прабабушки имение в карты проиграл. Видно, Господом так назначено – любить, страдать и вымаливать мужей. Нас так воспитали, и мы верили, что есть один Бог, одна Родина и один муж.

* * *

Вот об эти стародавние представления о семье и споткнулись мошенники, пожелавшие захватить чужую квартиру. Даже суд, состоявшийся после рождения дочери, отказал в разводе, защищая интересы ребёнка. И тогда жулики придумали новый план: надо упрятать жену в психушку, а потом, добившись опеки над ней, приступить к разделу имущества. Как же издевались над молодой женщиной эти проходимцы, поселившиеся теперь вдвоём в её квартире и нарочито демонстрирующие перед матерью с младенцем свою изощрённую постельную страсть! Для большего правдоподобия они завели «историю болезни», записывая в тетрадь с зелёной обложкой вычитанные из книг симптомы шизофрении: мания преследования, галлюцинации и агрессия (это о том, как они заперли молодую мать в ванной, не пуская её к плачущему младенцу, а она, прорываясь к ребёнку, выломала дверь). Потом эту зелёную тетрадь вручили заведующей отделением психиатрической клиники, подкрепив просьбу о госпитализации больной ценным подарком – бриллиантовыми серьгами, украденными у молодой матери.

О месяце, проведённом в психиатрической больнице, крёстная не любила вспоминать. Под действием огромных доз аминазина и галоперидола, назначенных ей заведующей, она стала превращаться в подобие «овоща» и падала при попытке встать. Потом завотделением ушла в отпуск и молоденький врач выпроводил крёстную из больницы, сказав:

– Уходите отсюда. Вы абсолютно здоровы, но я ничего не могу доказать.

А после больницы был суд, на котором этот лжемуж потребовал учредить опеку над тяжелобольной шизофреничкой, ибо она страдает агрессией в столь опасной форме, что это угрожает жизни ребёнка.

– Да-да, жизнь ребёнка в опасности, – подтвердила выступившая следом завотделением психиатрической клиники.

Зоркие глаза Светланы Ивановны приметили, что докторша вышла на свидетельское место в бриллиантовых серьгах её дочери и с хорошо знакомым ей старинным кольцом, переходившим в их семье из поколения в поколение. Ей стало понятно: всё схвачено, за всё заплачено. А жизнь ребёнка была действительно в опасности. За месяц до суда мошенники увезли девочку из дома и спрятали у каких-то пьющих людей. Ухаживать за грудным младенцем эти люди не собирались и кормили грудничка тем, чем закусывали водку. Ребёнок погибал. А шансы выиграть дело были невелики, тем более что молодая мать вела себя в суде «неадекватно». Она кричала, захлёбываясь от слёз:

– Где мой ребёнок? Верните дочку! Умоляю, скажите, она здорова?

– Да больна твоя уродка, больна! – мстительно крикнула с места сожительница мошенника. – И я тебе, идиотке, скажу…

Судья прервал этот крик, объявив перерыв. А в перерыве Светлана Ивановна властно взяла лжезятя за шиворот и сказала:

– Что хочешь в обмен на ребёнка?

– Квартиру! – нагло ответил тот.

В тот же день квартиру обменяли на ребёнка, составив дарственную у нотариуса. Знакомые возмущались и говорили, что надо бороться за квартиру. Но времени бороться уже не было – девочка была совсем плоха. Прогноз врачей был неутешительным. И всё-таки выходили, вымолили, спасли ребёнка. И, пережив немалые испытания, сказали по обыкновению православных: «Слава Богу за всё!»

* * *

Как протекала жизнь моей крёстной после столь горького и очень раннего замужества, я не знаю. Познакомились мы с ней во времена её земного благополучия – двое детей, муж, завотделом райкома партии, и отличная трёхкомнатная квартира в Москве. Мы были соседями по лестничной площадке и посторонними друг другу людьми, пока не встретились однажды в церкви.

Сблизила же нас такая история. Не догадываясь, что я некрещёная (а у нас в роду обязательно крестили детей), я исповедовалась, причащалась. Но недоумевала: почему после причастия я лежу пластом, будто только что разгрузила вагон угля? И однажды стало тревожно: вдруг меня не крестили в детстве? Выяснить этот вопрос у мамы никак не получалось. Она сразу начинала плакать, заявляя обидчиво:

– Значит, по-твоему, я вырастила нехристь?

Рассказала о своей тревоге соседке, но она как-то странно промолчала в ответ. Священник же посоветовал написать письмо архимандриту Иоанну (Крестьянкину), потому что разрешить мои сомнения может только старец. Кто такой этот старец, я в ту пору не знала, но рассудила – все монахи живут в монастыре и, должно быть, знают друг друга. И я поступила как тот чеховский мальчик, что отправил письмо по адресу «на деревню дедушке» – отнесла своё послание в ближайший от дома Свято-Данилов монастырь.

Тем не менее ответ от старца Иоанна пришёл незамедлительно. Уже на следующий день неожиданно приехала мама и с порога сказала в слезах:

– Да некрещёная ты, некрещёная! Где мне было тебя крестить, если у нас в Сибири тогда не было церквей?

Позже я узнала, что в год моего рождения на всю огромную Сибирь было только две кладбищенских церкви: одна под Красноярском, другая возле Новосибирска.

В тот же день, но уже поздно вечером в дверь позвонила моя соседка, только что вернувшаяся из Псково-Печерского монастыря, и сказала:

– Батюшка Иоанн (Крестьянкин) благословил вас креститься. Готовьтесь, утром идём в церковь, я вам уже крещальную рубашечку шью.

Так я крестилась по молитвам старца, а возможно, и по молитвам Маши, пятилетней дочери крёстной. Почему-то Машенька усиленно молилась обо мне, и с той поры сохранилась записка, написанная корявым детским почерком: «Помилуй Господи тётю Нину и кошачьку Муську». А это великое дело, когда о тебе молится старец, а ещё безгрешное дитя, жалеющее и кошечку, и соседку, и птичек в небе, и всех людей.

* * *

К архимандриту Иоанну (Крестьянкину) крёстная ездила не только из-за сомнений в моём крещении, но и потому, что стала рушиться её некогда счастливая семья. А ведь была такая большая любовь!

Они влюбились друг в друга на спортивном празднике. Он – комсорг завода и мастер спорта по боксу, она – хрупкая блондинка и мастер спорта по художественной гимнастике. Боксёр носил свою блондинку на руках. А потом была комсомольская свадьба с селёдкой «под шубой» и с подарком от завода комсоргу Ивану – ордером на квартиру в доме-новостройке. Влюблённую жену особенно тронуло, что Ванечка не просто удочерил её ребёнка от первого брака, но искренне считал малышку своей самой родной и любимой доченькой.

Потом родилась Машенька и счастью, казалось, не будет конца, пока не начался стремительный номенклатурный рост Ивана. Сначала его взяли на работу в райком комсомола, а потом он быстро перешёл из разряда хлестаковых комсомольского разлива (так называли тогда речистых комсомолят) в ранг ответственного партийного чиновника, ведающего распределением материальных благ, и в частности квартир.

Чтобы рассказать историю взлёта и падения моего соседа Вани, надо начать с рассказа о той подворотне на пролетарской окраине города, где подростки из неблагополучных семей сбивались в сплочённую стаю. Семейные истории этих начинающих уличных рэкетиров были однотипны и похожи на историю Ивана. Спился и рано умер отец, и мать стала приводить в их коммуналку каких-то временных пьющих сожителей. Настоящей семьёй для Ивана стала «стая», а потом и та номенклатурная команда, что жила, как ему казалось, по законам непобедимого мужского братства: «Один за всех, все за одного».

«Ах ты, Ваня-простота, купил лошадь без хвоста», – говорю я годы спустя своему уже покойному соседу. Какое братство может быть в волчьей стае? Тем не менее успех криминальной революции и передел собственности в стране обеспечила та сплочённость завоевателей, когда молодые бойцы из подворотни умирали под пулями за интересы будущих олигархов, а прорабы перестройки вроде Ивана узаконивали незаконные сделки последних по захвату богатств России. Дельцы сколачивали капиталы, а только Ваня из подворотни был не из породы дельцов и его лишь прикармливали, приглашая в рестораны и в сауны с девочками. Иван загулял и с упоением барина швырял щедрые чаевые официантам и стриптизёршам. Теперь он не только оставлял свою зарплату в ресторанах, но и повадился выгребать последние деньги из кошелька жены.

В ответ на робкие замечания крёстной, что ей нечем кормить детей, наш сосед Ваня поступал так: писал заявление о разводе и вёл жену к судье. Тот, как водится, назначал срок для примирения и дело кончалось ничем. Иван был доволен. Он не хотел разводиться, но ему нравилось, что жена панически боится развода, страшась попасть в разряд тех разведёнок, которым «замуж поздно, сдохнуть рано». Сосед даже гордился, что изобрёл ноу-хау – способ усмирить жену. И чем больше Иван кутил, тем величественней угрожал жене разводом, пока, наконец, не надоел судье.

– Устал я от вас, – сказал судья при виде очередного заявления Ивана и спросил жену:

– Вы согласны на развод?

– Согласна, – вдруг ответила жена.

И судья мгновенно оформил развод. Иван опешил. Он не ожидал такого. Неделю, притихнув, он отсиживался у матери, ожидая, что с минуты на минуту прибежит жена и, валяясь у него в ногах, будет умолять вернуться обратно. Когда же этого не произошло, мастер спорта по боксу пришёл в бешенство. Явился в свой бывший дом, вышиб ногою дверь и стал смертным боем избивать жену, круша заодно мебель. Погромы продолжались два месяца, и это было страшно. Однажды на глазах у соседей боксёр едва не убил жену, швырнув её так, что она должна была упасть с балкона нашего шестнадцатого этажа. Но крёстная – мастер спорта всё же! – сумела сгруппироваться и успела приземлиться на балконе.

Теперь наш этаж не спал ночами. Кричали от ужаса дети крёстной, а соседи вызывали милицию. Но уже наутро по звонку «сверху» буяна освобождали из-под стражи, утверждая, что драки устраивает его жена-шизофреничка, наставив самой себе синяки.

От ночных погромов заболели дети. У старшей девочки в нервном тике передёргивалось лицо, а младшая стала заикаться и кричала во сне. Детей надо было спасать. И тогда архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил крёстную подать в суд на буяна и, обняв её за плечи, сказал:

– Кто, как не мать, защитит своих детей? Как лев бросайся, как тигр сражайся. Но запомни: иди до конца.

И началась та издевательская судебная эпопея, когда Иван месяцами не являлся в суд. На первое судебное заседание пришла толпа возмущённых свидетелей, которые просидели в коридоре полдня, пока секретарша не сказала насмешливо:

– А чего вы тут расселись? Иван Александрович улетел на переговоры в Китай, и суд не вправе в его отсутствие рассматривать ваши клеветнические заявления.

В следующий раз наш Ваня улетел в Америку или, кажется, на переговоры с президентом Зимбабве. Да не всё ли равно, с кем велись переговоры, если Иван никуда не улетал, а его облечённая властью команда прессовала свидетелей. Людям угрожали увольнением с работы, лишением лицензии и прочими неприятностями. А крёстной было твёрдо обещано, что она сгниёт в «дурке», превратившись в «овощ», если не заберёт заявление из суда.

Это были не пустые угрозы – начальству крёстной позвонили откуда-то из министерства и сообщили, что их сотрудница, инженер-экономист, страдает тяжёлым психическим заболеванием, а потому не вправе занимать эту должность. В итоге крёстной пришлось уволиться и теперь она мыла полы в подъезде. Тут, признаться, я дрогнула и, усомнившись в советах старца, произносила речи о том, что не судите да не судимы будете, уговаривая крёстную забрать заявление из суда.

– Но ведь батюшка Иоанн велел идти до конца, – возразила она. – Разве можно не слушаться старца?

Послушная у меня крёстная, да и застенчивая к тому же. В итоге дело завершилось так: на последнее заседание суда никто из свидетелей уже не явился. Присутствовали только мы с крёстной, а суд длился всего семь минут. Маститый адвокат сразу же заявил, что Иван Александрович улетел на переговоры в Германию, но по поручению своего клиента он просит суд отправить на психиатрическую экспертизу его бывшую жену, ибо она страдает шизофренией в столь тяжёлой форме, когда её клеветническим заявлениям, разумеется, нельзя доверять.

– Тогда и его пусть отправят на экспертизу, – сказала, покраснев, крёстная.

А что толку отправлять на экспертизу пьющего боксёра, если на комиссию он явится трезвый и врачи не обнаружат присутствие алкоголя в крови? Крёстная, на мой взгляд, была обречена. Однажды в лесу я увидела, как лося преследует волчья стая. Лось был огромный, высокий, сильный, и всё-таки стая нагнала его и загрызла. То же самое происходило в обществе в те криминальные времена, когда сплочённые команды и «стаи» сметали всё на своём пути и отдельным правдолюбцам было не выстоять.

* * *

По постановлению суда крёстную направили на экспертизу в ту самую психиатрическую больницу, где она когда-то лежала в юности. Под конвоем двух санитаров – опасная больная всё же – крёстную увели в отделение, и захлопнулась, заскрежетав замками, бронированная дверь. А потом четыре часа я металась под дверью, пытаясь проникнуть в отделение и поговорить с врачами. Специально для этого разговора я приготовила документы крёстной: отличные характеристики с работы и по месту жительства, дипломы за победы на чемпионатах и грамоты-благодарности за успехи в труде. Но в отделение меня не пустили. А за дверью кто-то так жутко кричал, что я ужаснулась участи крёстной. Неужели снова повторится то чудовищное преступление, когда здорового человека за взятку отправили в сумасшедший дом?

Но вот из отделения вышел председатель экспертной комиссии и я стала в гневе рассказывать ему про взятку.

– Я помню эту взятку – бриллиантовые серьги, – прервал меня доктор и вдруг сказал, волнуясь: – Бог есть!

А потом, уже вместе с крёстной, мы сидели на лавочке в больничном парке и доктор рассказывал нам, как он, выпускник мединститута, стал свидетелем того преступления, когда молодой здоровой женщине за взятку поставили диагноз «шизофрения». Он пробовал протестовать и даже ходил на приём к главврачу, но его жёстко поставили на место, указав, что не ему, вчерашнему студенту, оспаривать диагноз опытных психиатров. Медсестра же посоветовала доктору-правдоискателю обратить внимание на то, что некоторые, в отличие от него, приезжают на работу не на трамвае, а на роскошных иномарках, купленных явно не на зарплату врача.

– Я вырос в верующей семье, – рассказывал доктор, – а с годами утратил веру при виде наглого, торжествующего зла. И вдруг буквально на днях меня назначили председателем экспертной комиссии. Теперь я мог разоблачить эту чудовищную ложь.

– Доктор, по-моему, вы волновались больше меня, – сказала крёстная.

– Я не то что волновался, а был ошеломлён, когда вдруг почувствовал: Бог есть и это по Его повелению нужно распутать клубок лжи, чтобы восторжествовала правда.

Тут мы с крёстной заревели от счастья, потому что Бог есть и надо было, действительно, идти до конца, чтобы ощутить Его живое присутствие.

После того как с крёстной сняли этот тяготивший её ложный диагноз, у неё началась иная жизнь. Через два года она стала владелицей фирмы и богатой женщиной. Но об этом я расскажу чуть позже, а пока завершу рассказ об Иване.

На экспертизе в крови его обнаружили наркотики, и следователям удалось доказать, что команда Ивана причастна к наркобизнесу. С помощью высоких покровителей дело замяли, но команда тут же выбросила за борт Ваньку-лоха, «засветившего» их. Ивану, что называется, перекрыли кислород. На руководящие должности его уже нигде не брали, и мастер спорта по боксу подрабатывал теперь вышибалой в баре. Здесь он быстро спился, а потом долго и мучительно умирал в больнице от цирроза печени.

И тут крёстная удивила всех. Она поместила этого, уже чужого ей человека, в лучшую клинику и вместе с детьми навещала его, стараясь облегчить страдания умирающего. К сожалению, даже на пороге смерти Иван не обратился к Богу и, отвергнув причастие, хрипло кричал: «Дайте водки! Водки!» Умер он в таких адских мучениях, что одна наша соседка, всегда первой вызывавшая милицию из-за драк Ивана, не без удовлетворения сказала:

– Собаке – собачья смерть. Я одного не пойму: зачем к этому подлецу жена ходила в больницу, да ещё и приводила к нему детей?!

Ответа на этот вопрос крёстная не знала и, желая как-то объяснить своё поведение, дала мне прочитать рассказ из старинного журнала, найденного в библиотеке деда.

Рассказ был вот о чём. Одного офицера-дворянина за растрату казённых денег сослали на каторгу в Сибирь, лишив всех гражданских прав и состояния. В Сибирь переселилась и его жена с дочерью и прозябала там в нищете. Ещё в детстве дочь офицера дала обет: когда она вырастет, то подаст прошение императору о помиловании отца. И чтобы подать это прошение, девушка в 17 лет пошла пешком из Сибири в Петербург. В своё время эта история была довольно известной, о ней много писали в газетах, изумляясь подвигу девушки, которая ради спасения отца идёт пешком через тайгу. Дочь каторжанина вскоре стала знаменитой. Её подвозили теперь на лошадях и привечали, а в Петербурге сразу представили императору.

– За что был осуждён ваш отец? – спросил государь.

– Простите, Ваше Величество, но я ничего об этом не знаю.

– Как не знаете?

– Но ведь Господь учит нас почитать родителей и не дело детей знать о грехах отцов.

И государь тут же начертал на прошении: «Помиловать!» – сказав, что отец, воспитавший такую дочь, достоин милости Божьей.

Вот об этом христианском почитании родителей и заботилась крёстная, когда в больнице вместе с детьми кормила умирающего с ложечки. Не дело детей знать о грехах отцов, повторяю я с той поры, но ведь нынешние дети знают, усвоив со слов ожесточённых матерей, что их папа был мерзавец, подонок, подлец. И дети презирают «отцов-подлецов», повторяя оскорбления взрослых. Вот примета наших дней, трагедия разводов: грех библейского Хама стал уже привычным для современных детей. Но как же несчастны потом эти дети!

Крёстная уберегла дочерей от цинизма. А дети быстро забывают зло, и Маше чаще вспоминается, как весело ей было с папой, когда он вёл её в зоопарк и покупал воздушные шарики. А ещё ей запомнились предсмертные слова отца:

– Машенька, передай маме, что она самая прекрасная женщина на земле. И лучшее, что было в моей жизни, – это семья и мои любимые дети.

Маша любит отца и горюет о нём. В 17 лет она решила постричься в монахини, чтобы подвигом жертвенной жизни облегчить участь своего несчастного неверующего папы. Пожила она некоторое время в монастыре, но потом влюбилась и вышла замуж.

* * *

«Всё умеют десять пальцев, если вынуть руки из карманов», – говорила крёстная в те времена, когда из-за безденежья не на что было обувать и одевать детей. И тогда она научилась чинить обувь и шить модную одежду. А ещё, распустив старые шерстяные вещи, она вязала дочкам красивые шапочки и свитера. К вязанию у неё был талант, и этот талант помог ей прокормить семью в ту горестную пору, когда Светлану Ивановну разбил паралич. Оставлять больную без присмотра было нельзя, и крёстная, уволившись с работы, сидела с мамой и вязала на продажу модные вещи.

По вечерам за бабушкой присматривали внучки, а крёстная уходила учиться на курсы художников-модельеров. Когда-то в юности она мечтала стать художницей и даже окончила художественную школу. Но практичная Светлана Ивановна рассудила, что профессия художника – не для жизни, и дочка стала экономистом. А теперь она будто вернулась в юность, создавая такие прекрасные художественные вещи, что от заказчиков не было отбоя. Крёстная увлечённо работала по 18 часов в сутки, экспериментируя с шерстью, кожей, тканями, вышивкой. Интересных идей было столько, что уже не хватало суток. И тогда крёстная наняла помощниц, создав свою фирму-ателье. Разработанные крёстной модели теперь помещают в журналах для женщин, а недавно прошла с успехом её персональная выставка.

Здесь бы следовало рассказать, как крёстная стала богатой женщиной, выстроила дачу в Подмосковье, купила квартиры своим уже замужним дочерям и много путешествовала по миру, побывав у великих христианских святынь. Но вот особенность этой скромной, трудолюбивой женщины: она никогда не прилеплялась к богатству, как и не опускала руки в беде. И когда один за другим стали рождаться внуки (у крёстной их четверо), она услышала от духовника: «Самый большой дефицит – это бабушки. Никто не хочет сидеть с внуками, и детей воспитывает подворотня». И она отказалась от своего прибыльного бизнеса ради того, чтобы внуки получили домашнее воспитание в семье.

Воспитывает она их так, как воспитывала её саму дворянка-мама и как воспитывали детей в императорской семье. Ранний подъём, молитва, гимнастика. Зимой каток, а летом теннис и плавание. По воскресеньям все обязательно идут в храм, а по будням усердно трудятся. Однажды я увидела, как крёстная учит внука зашивать порванную рубашку, рассказывая о том, что государь Николай II сам чинил свою одежду и был скромен в быту.

Внуки твёрдо убеждены: у них самая лучшая, необыкновенная бабушка. Однажды я услышала, как внук-первоклассник рассказывал сверстникам, что его бабушка может прокрутить тройное сально и водит машину, как гонщик. А как-то раз, когда к оробевшим первоклашкам угрожающе приблизились хулиганы, мальчик на всякий случай сообщил им, что его бабушка на бандитов без ножа ходит.

Разумеется, внук прихвастнул. И всё же была такая история. Поздним вечером крёстная возвращалась на машине домой и вдруг увидела, как пятеро отморозков схватили на улице девочку-подростка и стали силой заталкивать её в свой джип. Девчонка отчаянно звала на помощь, но прохожие испуганно шарахались от бандитов, а молоденький милиционер на углу прикинулся звездочётом, изучающим небо над головой.

– Люди вы или нет?! – крикнула крёстная. – Ну всё, иду на таран!

И она до отказа вдавила педаль, тараня джип бандитов.

– Сумасшедшая! – закричали громилы, удирая на джипе от грозной гонщицы.

А оробевший было милиционер вдруг вскочил в свою машину и тоже бросился в погоню за бандитами, передавая по рации всем постам, что похищена девочка и надо задержать преступников. В гонку тут же включились патрульные машины Москвы. С каким же удовольствием милиционеры выволакивали потом из джипа этих обнаглевших от безнаказанности преступников. И все так радовались освобождению девочки, что вдруг почувствовали себя какими-то родными людьми.

Трудно жить при виде наглого, торжествующего зла. И всё-таки бывают моменты той особенной радости, когда мужество одного человека вдохновляет и объединяет людей. И тогда, как это было в истории с крёстной, торжествует правда, а люди без слов понимают: мы многое можем, когда мы вместе. И чего нам бояться, если с нами Бог?

Источник: http://azbyka.ru/fiction/rasskazy-nina-pavlova/