Иерей Сергий Чечаничев. Милости, а не жертвы…

1 июля 2014

Иерей Сергий Чечаничев

 Милости, а не жертвы…

 

 

Как-то в церковной трапезной, в перерыве между службами несколько человек сидели   и пили чай. Происходило горячее обсуждение вопроса о том, как следует относиться к людям, страдающим от недуга пьянства.

Одна из свечниц категорично заявила, что «конечно их жалко, но — это их выбор и если они этот выбор сделали в пользу «зеленого змия», то пусть и живут по своей воле, пока не образумятся. И нечего с ними возиться!».

— Так-то, оно так, — сказал наш псаломщик Петр Иванович, — а вы уверены, что они действительно обладают свободой воли?

— Ну, наверное – не совсем, но все-таки, за них никто их проблем не решит. По крайней мере, если они не выскажут хотя бы своего желания расстаться с этим недугом.

— А откуда это желание должно появиться? – спросил Петр Иванович.

— Не знаю, может из сердца, а может Господь надоумит.

— Да, — сказал Петр Иванович, — в том-то и дело, что точный механизм появления или проявления своих желаний трезвому-то человеку трудно определить, а человек находящийся в плену порока или страсти, вообще даже думать об этом, бывает, не способен. Что же ему, пропадать тогда? А мы будем отстраненно смотреть на погибающего брата или сестру и оправдывать себя тем, что его выбор сделан свободной волей? Вообще-то у людей находящихся под воздействием страстей или в плену пороков свободной воли в чистом виде не бывает. А поскольку мы все в той или иной степени подвержены действию страстей, то вопрос о проявлении свободной воли, по крайней мере, для меня представляется весьма туманным.

— Как вы знаете, по годам, мне уже на шестой десяток перевалило — продолжил Петр Иванович. — Сам я и многие мои друзья выросли здесь в Питере, но не в центре, а что называется в «трущобах городских» — за Нарвской заставой, в советское время и в незнании Бога. А уж, что касается пороков, то здесь смело можно употребить такую присказку о том, что «пить, курить и говорить мы начали одновременно».

Семидесятые годы прошлого века, так называемая «эпоха застоя», вообще выглядели, как сплошной праздник. Всякий выходной день начинался у пивного ларька, а заканчивался вечером за бутылками с водкой или вином. Многие мои друзья того времени уже в могилах, а мне грешному, Господь не только послал исцеление от этой болезни, но и сподобил моему старшему брату немного пособить в борьбе с таким же недугом.

— Как же это было? – раздались голоса.

— Пожалуй, здесь надо отсчитывать время с момента нашего Крещения. Крестились мы уже в зрелом возрасте. Мне было под тридцать, а брат на семь лет старше….

У меня тогда уже была семья — супруга, которая достаточно лояльно восприняла мои устремления к вере и двое маленьких сыновей, крестившиеся вместе со мной и с братом…. Это было более двадцати лет назад.

Однажды, теплым июльским днем, я гулял по нашему питерскому парку Победы с детской коляской, в которой спокойно подремывал мой младший сын. На одной из аллей, я увидел сидящего на скамейке старика, лицо которого покрывала благообразная седая борода. Он был одет в потертый коричневый костюм, а на голове «красовалась» старая соломенная шляпа. Когда мы поравнялись, старик встал и подошел к нам.

— Молодой человек! У вас ребенок – крещеный? – спросил он.

Я, несколько ошарашенный таким вопросом, который никак не соответствовал моим глубоко материалистическим размышлениям, только и промолвил:

— Нет, некрещеный. А зачем его крестить-то?

— Вам надо обязательно покрестить ребенка, а то весь ваш род пропадет и вымрет, – сказал старик.

Я пришел в еще большее замешательство:

— Ну, что вы? Как это вымрет?

— Вам надо обязательно покрестить ребенка, а то весь ваш род вымрет, — еще раз, уже жестче произнес он и далее более спокойно, продолжил:

– Меня зовут отец Николай. Я много лет cлужил священником в Покровском Храме в городе Белая Церковь, но сейчас уже на пенсии. Говорю вам, — обязательно покрестите ребенка.

Я уже несколько пришел в себя и с комсомольским задором вступил в полемику:

— Да ну, что вы! Вот, в войну, в печах все горели, и крещеные, и некрещеные, какая разница?

Батюшка посмотрел пристально мне в глаза и со вздохом произнес:

— Войну, послал нам Господь, за грехи наши….

В то время я стоял на «твердых» материалистических позициях и подумывал о вступлении в коммунистическую партию для продолжения дела Ленина и исправлении «ошибок» последующих коммунистических вождей. Для меня все слова священника были каким-то «темным лесом». Какие «грехи», как это «род вымрет», какое «крещение»? О чем это он…. Поэтому, проговорив со стариком минуты две-три в таком тоне, мы разошлись в разные стороны. Я твердо заключил, что старик не в себе, а он уже вдогонку мне еще раз воскликнул:

— А все-таки вы обязательно покрестите ребенка!

С тем и разошлись.

Но разговор со священником прочно засел у меня в памяти. Наступила осень. Если помните, это было время, когда страна только, что отпраздновала тысячелетие крещения Руси и в печати, и на телевидении, иногда появлялись материалы о вере, о пришествии на землю Спасителя — Господа нашего Иисуса Христа, о Православии. Наверное, поэтому, как мне тогда думалось, я стал рассматривать Православие, как часть русской культуры и через какое-то время решил снизойти с «высот» своего атеистического мировоззрения в мир «темноты, которая душит свободу человеческой мысли» и покреститься вместе с детьми. И, конечно вовсе не потому, что я поверил священнику и испугался, что весь мой род вымрет. Ни в коем случае я не хотел признавать правоту его слов. И, не потому что я вдруг безоговорочно уверовал в существование Господа, а просто мне показалось логичным, что в крещении мы примем на себя, ту часть русской культуры и самобытности, которой нам недоставало за годы после Октябрьского переворота 1917 года.

Так в конце осени мое решение окончательно созрело. И я стал искать время и церковь для осуществления своих намерений. Однако до храма, мне было никак не дойти. То одни дела, то другие, то дети заболеют, то жена, то на работе какие-то проблемы. Пришел февраль и мысль о принятии крещения, перешла в «навязчивую идею», которой, кажется, никогда не суждено осуществиться. Я даже немного предавался унынию, ибо привык добиваться поставленных целей.

Уже в конце зимы — в праздник Советской Армии, который отмечался двадцать третьего февраля, мы с супругой и детьми поехали навестить сестру и посидеть за праздничным столом. Автобус отходил от площади Победы. А мы жили тогда не очень далеко и пошли на остановку пешком по пути через подземный переход под Московским проспектом со стороны Алтайской улицы.

Жена держала за руку старшего сына. Ему тогда было чуть больше восьми лет. А младшего, которому еще не исполнилось двух лет, я держал на своей правой руке. В середине подземного перехода, я вдруг почувствовал, что кто-то сзади крепко взял меня за правый рукав куртки:

— Молодой человек, у вас ребенок крещеный? – услышал я вопрос и, остановившись — обернулся. Передо мной стоял отец Николай.

Я узнал его и остолбенел. Наверное, это и был момент моей встречи с Богом. Потому что встретиться спустя почти восемь месяцев в пятимиллионном городе с человеком, с которым мысленно разговаривал все это время и услышать от него тот же самый вопрос, было для меня самым настоящим чудом. Можно сказать — «как гром среди ясного неба».

Отец Николай, понятно, о нашей давней встрече не помнил. Но в этот раз, быстро сориентировавшись, я ответил:

— Нет, некрещеный, но мы очень бы хотели покреститься, да вот, все никак не собраться.

— Если хотите, я смогу покрестить вас на дому.

— Конечно, хотим.

-Тогда дайте мне ваш телефон. В ближайшую субботу я вам позвоню и договоримся.

Мы крестились. Но время прозрения еще не наступило. И слова отца Николая, сказанные нам после Крещения, о том, что теперь следует вести благочестивую жизнь, регулярно посещать храм, исповедоваться и причащаться мы пропустили мимо ушей. А затем по случаю Крещения выпили с братом почти литр водки, и пошли жить дальше так же, как и жили.

Брат работал тогда в оборонной промышленности. Занимался разработкой твердого топлива для космических кораблей многоразового использования. Но, когда Советский Союз развалился, «оборонку» прикрыли. Семьей, он так и не обзавелся. Спирта на работе — было море. И попал он в полный плен к этому самому «змию».

Меня, хоть как-то семья сдерживала, а он в полный разнос пошел. Старенькие наши мама и папа, с которыми брат жил тогда вместе в коммунальной квартире, но в разных комнатах, мне попеняли: «Сделай хоть, что-нибудь! Погибает же он, уже до умопомрачения допился…».

Вот и пришло мне тогда на ум отправить брата куда-нибудь на принудительное лечение от алкоголизма. Цель была поставлена — надо выполнять. Но только совесть, почему-то покоя не давала, потому что все-таки пришлось бы над братом некоторое насилие учинить. И поэтому по своей лукавой натуре подумалось мне, что хорошо бы ответственность за это насилие на кого-нибудь другого переложить. Думаю, пойду в церковь и поговорю со священником. Уж он, учитывая все наши тяжелые обстоятельства, точно одобрит такое дело, а тогда и с меня никакого спроса…. Ведь всегда можно будет сказать, что «батюшка благословил».

Так, спустя четыре года после Крещения, мне пришлось в первый раз зайти в церковь не просто свечку поставить, а конкретно для разговора со священником.

Тогда — около двадцати лет назад здание нашей старинной церкви находилось в полуразрушенном состоянии. Шпиля с крестом не было, из обшарпанных стен торчали кирпичи, пол из досок был настелен наспех. В общем, все было так обустроено, что хотя бы службу можно было совершать.

Пришел я ближайшим воскресным утром на Литургию. Народа не много. В храме только несколько пожилых женщин и бабушек стояли. Так сложилось, что старшая сестра моей супруги помогала в восстановлении храма, поэтому, как тогда казалось, меня сюда и занесло. Сейчас-то, конечно понятно, что Господь привел.

Перед Причастием батюшка вышел к аналою:

— Ну, кто еще не исповедовался?

Тогда, ко мне эти бабушки подходят и подталкивают меня к священнику, мол, иди на исповедь. А я сопротивляюсь и упираюсь, ибо вовсе не за этим пришел. Но, в конце концов, когда последний исповедник отошел от батюшки, оказался я возле аналоя. Посмотрел на меня батюшка и спрашивает:

— Ну, что у тебя?

Я отвечал заранее заготовленным монологом о том, что брат пьет и никак ему не помочь, и надо бы его на принудительное лечение в спецучреждение отправить, и вот хотелось бы посоветоваться, можно ли так поступить и правильно ли это будет?

Батюшка посмотрел на меня ясными глазами и сказал:

— Ты знаешь — насилием в этой жизни никто и никогда ничего хорошего не добивался. Не надо этого делать.

Я, как-то опешил и отошел в сторону. Как же так? Дело, которое было, что называется «уже в кармане» – срывается. Некоторое время постоял в недоумении – что же теперь делать? К батюшке тем временем еще кто-то подошел…

Тут на меня опять бабушки-тетушки налетели:

— Ну что, ты, исповедался? Что батюшка сказал?

Я начал отбиваться от них:

— Да, что вы со своей исповедью ко мне пристали? Не исповедовался, не знаю, как это…. Отстаньте…. Но не тут-то было. Чуть ли не пинками и тычками в спину они опять до толкали меня до аналоя, где стоял священник. Батюшка снова улыбнулся.

— Ну чего тебе еще?

— Да, вот, тут говорят, что исповедоваться надо…

— А ты исповедовался когда-нибудь?

— Нет, не приходилось…, — я не знал, куда себя девать, потому что совершенно не понимал, как и о чем   говорить на исповеди. Пауза затягивалась. Батюшка посмотрел на меня в упор и также с легкой улыбкой по-доброму спросил:

— Ну, что, каешься в своих грехах?

Я как бы на автомате, будучи в полной прострации, закивал головой.

— Каюсь! Каюсь!

— Ну, ладно, — батюшка накрыл меня епитрахилью и прочел разрешительную молитву, — иди, причащайся.

Я словно в полусне достоял до Причастия, затем подошел к Чаше и причастился.

И когда после окончания службы шел от храма до автобуса, то вдруг ощутил в себе такое чувство легкости и чистоты, как будто в роднике с холодной святой водой омылся, как будто крылья за спиной выросли. Это было совершенно новое чувство, которое никогда в жизни не испытывал. Будто где-то вдалеке, даже не увидел, а почувствовал несказанный свет, и вот этот свет ясно показывает наличие иного мира и то, что жизнь оказывается, вовсе не бессмысленна.

Потом уже раз в три-четыре месяца я с детьми обязательно старался бывать в храме на Литургии. Мы вместе исповедовались и причащались.

Брат продолжал пить — то больше, то меньше, в зависимости о того, как позволяли здоровье и средства. С работы его уволили. В новую коммерческую жизнь, которая тогда начиналась в России, он совершенно не вписывался. И тогда я спросил батюшку, не сможет ли он взять брата на работу в храм – кем угодно.

Батюшка коротко ответил: — Приводи!

Так брат оказался в нашем храме, в качестве сторожа. Сначала он долго держался. Не пил совсем. Потом сорвался. Ушел из храма. Потом вернулся. Ему поставили укол химической защиты от алкоголя. Он начал молиться и причащаться и продержался несколько лет.

Потом опять срывался, уходил из храма и возвращался. И так несколько раз. А батюшка смиренно терпел все эти исходы и принимал его обратно.

Как-то брат по благословению батюшки даже дал обет о воздержании от недуга пьянства. Но вскоре нарушил его. Батюшка назначил ему епитимью – сорок раз прочитать Покаянный канон. Канон этот, как вы знаете, совсем небольшой, читается за десять минут. Мы все читаем его перед Исповедью и Причастием. Так вот, брат эту епитимью исполнял два года. Позже он мне рассказывал: «Возьмешь молитвослов в руки, а руки дрожат, язык становиться ватным, глаза ничего не видят. Так и откладываешь на потом. А «потом» все тоже, самое продолжается.

Представляете, какие страдания совершенно трезвый человек при этом должен испытывать. Какая уж тут свободная воля…

Между тем, моя жизнь шла своим чередом. Возникло желание бывать на церковных службах чаще. Сначала раз в месяц, потом раз в две-три недели. И исповедь, и причастие, сделались необходимой внутренней потребностью. Хотя все так же оставалась и потребность в регулярном употреблении алкоголя.

И вот, лет десять назад, вдруг пришло осознание того, что алкоголь сильно мешает мне в жизни — и физически, поскольку болезненно тяжело переносилось похмелье и морально, ибо, как можно вставать на молитву в пьяном виде? А ведь вставал….

И тогда на утренних и вечерних домашних молитвах я своими словами начал просить Господа: «Господи, исцели меня от недуга пьянства! Помоги мне, Господи избавиться от этого порока!».

И если вернуться к вопросу о механизме возникновения наших желаний, то, пожалуй, я не могу констатировать, что это желание отвращения к алкоголю возникло во мне само по себе. Скорее всего, оно пришло извне и как-то укрепилось во мне и укрепило меня. Так, что никакой моей заслуги в возникновении этого желания или проявления «свободной» воли не было. Да и сама зависимость от алкоголя никуда не пропала и с разной степенью силы приступов продолжала мною владеть. Во время постов, правда, удавалось, как-то с Божией помощью сдерживаться, но так же с переменным успехом.

Так прошло еще два или три года. И все это время тяга к алкоголю не отступала, а иногда и усиливалась. Но и молитвенного правила я не оставлял, и в завершение домашних молитв все равно упрямо и неизменно твердил: «Помоги, Господи …».

Однажды после очередного Петрова поста, который в тот год длился четыре недели, по милости Божией, удалось мне удержаться от употребления алкоголя, как в сам пост, так и на какое-то время после его окончания.

Это было, как бы само собой — обстоятельства складывались так, что ни поводов, ни времени к каким-нибудь застольям, или просто, чтобы опрокинуть дежурную рюмку не находилось. Получилось так, что почти три месяца я вообще не употреблял алкоголь и к концу сентября весьма соскучился по этому делу.

А поскольку, именно в это время в нашей семье и в семьях близких родственников начиналась череда праздников, дней рождения, а соответственно и застолий, то я все-таки решил это дело «развязать».

Но самостоятельно «развязать» мне опять мешало какое-то внутреннее чувство. Поэтому на ближайшей исповеди, с целью так же снять с себя ответственность, я после перечисления своих грехов и покаяния за них перед Господом, начал «деревянным» языком объяснять батюшке, что уже три месяца не употреблял спиртного. Но, скоро у близких людей начнутся дни рождения, праздники разные и вроде, при гостях не удержаться будет…. А потом, просительно заглядывая ему в глаза, пробормотал:

— Может мне уже можно, ну хоть по-немногу?

Батюшка посмотрел на меня своими добрыми глазами, улыбнулся и как бы вкрадчиво спросил:

— А что, выпить-то тебя сильно тянет?

Я воспринял этот вопрос, как предзнаменование положительного решения и с радостью алкаша, которая овладевает им в предвкушении выпивки, активно закивал головой:

— Тянет! Тянет!

— Тогда тебе лучше совсем не пить,- уже серьезно и весьма твердо сказал батюшка.

Честно говоря, я не рассчитывал на такой поворот разговора и не продумывал варианты ответов. У меня просто сама собой наклонилась голова, скрестились под благословение ладони и с языка свалились слова:

— Благословите, батюшка, совсем не пить!

Батюшка благословил меня и в некотором оцепенении я отошел от аналоя.

И вот уже много лет после этого благословения не испытываю никакой непреоборимой тяги к спиртному. То есть, тягу-то я иногда испытываю, но по милости Божией удается ее перебарывать. Так, Господь позволил мне стать участником самого настоящего чуда исцеления. Ведь вокруг нас многие люди тратят и время, и огромные средства, чтобы исцелить себя или своих близких от этого недуга. А здесь в церкви это все дается даром, совершенно явно, чудесно и просто, как ответ на наши молитвенные прошения…

Брат в то время уже работал при храме помощником батюшки по административно-хозяйственной части. Но примерно через два года после моего исцеления, он вновь сорвался. Причем кризис был весьма долговременным. Когда все это началось, я бросился к батюшке с вопросом:

— Что делать?

И он благословил меня в качестве дополнительных молитв читать каждый вечер за брата по одной кафизме из Псалтыри.

Прошло два месяца, но запой не прекращался. Тогда я опять обратился к батюшке о том, что «может быть следует еще какие-нибудь молитвы на домашнем правиле читать»?

Батюшка благословил меня в дополнение к Псалтыри читать в течение сорока дней акафист иконе Божией Матери «Неупиваемая Чаша».

Здесь следует сказать, что в первую очередь о брате горячо молился сам батюшка и, конечно многие прихожане. Они часто подходили ко мне и спрашивали о том, «как у брата дела», жалели его и сочувствовали очень сердечно. В общем, получается, весь наш Приход молился за него. Так, что если и был мой вклад в эту общую соборную молитву – то был самым малым.

Брат между тем, из запоя не выходил. В храм идти он не мог — либо находился в пьяном виде, либо, когда бывал трезвым, совесть и отсутствие сил не позволяли.

Процедурно, для его спасения, ибо такой опыт уже имелся, необходимо было, чтобы он не употреблял алкоголь в течение пяти суток, после чего можно было сделать ему укол химзащиты, которая снимает химическую зависимость организма к алкоголю. А дальше уже покаяние, Причастие и молитва укрепляли душевную и духовную составляющую организма. Однако таких перерывов в его болезни не возникало, да и сам он не очень-то хотел исцеляться, считая себя конченым человеком.

Прошло еще сорок дней, в течение которых читался акафист. Брат находился на грани смерти. Он не мог принимать пищу и почти не спал, только выпивал понемногу с местными дворовыми забулдыгами.

И когда я в очередной раз был у него и уговаривал потерпеть пять дней и не пить, он мне отвечал, что ничего уже с собой поделать не может, что он пропащий человек, и ему остается лишь умереть, чтобы никому не мешать в этой жизни.

Со слезами, я просил его:

— Потерпи, братик, не ходи во двор, может, продержишься! Сиди дома, а через пять дней, поедем — укол сделаем. Мы же все любим тебя…

— Нет, — отвечал он также с плачем, — мне уже жить немного осталось, ты сейчас уйдешь и я, вслед за тобой пойду. Надо выпить, хоть немного. Найду во дворе мужиков, кто-нибудь да нальет…

Мне надо было уходить и в дверях, я слезно просил его все-таки удержаться от встречи с «мужиками».

После этого прошло пять дней. У меня как-то все закрутилось на работе, возникли семейные проблемы. Но внутренне это было состояния некоего отупения и отчаяния от такого, как тогда казалось долговременного, нескончаемого и непреодолимого несчастья.

На пятый день вечером брат позвонил мне и совершенно трезвым голосом сказал, что «завтра готов ехать к врачу, чтобы сделать укол». Я не стал задавать ему лишних вопросов, и сказал, что подъеду на машине к девяти утра.

На следующий день, также без особых разговоров и обсуждений, я отвез его к врачу и ему поставили химзащиту. Еще через неделю брат вернулся в храм на работу. Батюшка назначил ему очередную епитимью — все уладилось, и пошло своим чередом.

Спустя примерно три месяца, когда брат почти окончательно пришел в себя, как-то мы ехали с ним на машине по церковным делам и вели обычные разговоры по текущим проблемам. Затем разговор свернул к его болезни, к событиям трехмесячной давности. Не удержавшись, я спросил его, как получилось, что ему удалось тогда продержаться эти пять дней. Ведь никаких надежд, кроме, конечно надежды на Божию милость, у меня не было.

Брат ответил, что после моего ухода он, как и обещал, оделся и пошел на улицу искать местных алкашей. Долго искать не пришлось, ибо все точки их обитания были известны. Они как раз, раздобыли деньги и радостные, возвращались из местной аптеки, где тогда продавались дешевые стограммовые пузырьки с низкокачественным спиртом под названием «красная шапочка», ибо имели красную винтовую пробку.

И вот брат присоединился к ним. Все вместе, в предвкушении праздника, они пошли на квартиру, к одному из собутыльников. Груда пузырьков «красной шапочки» была выставлена на стол на кухне и радостные их обладатели начали утолять свою алкогольную жажду.

Брат так же взял пустой стакан. Вылил в него целый пузырек, выдохнул и залпом принял в себя. Но, не успел он опомниться, как только, что принятый внутрь спирт пулей вылетел из него обратно в стакан. Он не понял, что произошло и автоматически, влил спирт обратно в себя. Однако и на этот раз вся жидкость из него вылетела, но уже не в стакан, а в кухонную раковину, до которой он едва успел добежать.

— Здесь что-то не то, — решил он и открыл другой пузырек. Вновь налил в стакан и отточенным движением, отправил себе в рот. Но ситуация повторилась. Спирт не хотел оставаться в его организме и опять вылетел в раковину.

Дружки, которые были рядом, уже остограммились. Они курили и о чем-то разговаривали. И наконец, обратили внимание на брата и на то, что он, впустую перевел целых два пузыря спирта.

— Чего-то не лезет, — виновато сказал им брат и, обидевшись на друзей, и вообще на весь мир, пошел домой. Четыре дня он отлеживался, начал пить чай, потом мама стала давать ему понемногу еды, а на пятый день он позвонил мне.

И вот я иногда с ужасом думаю, что было бы, если бы тот старый священник отец Николай не задал мне вопрос, который изменил нашу жизнь, а остался бы, сохраняя свой душевный мир и спокойствие сидеть на скамейке тем теплым июльским днем? Или вот наш батюшка — сказал бы себе, что у каждого алкоголика есть свободная воля и, что это его личная жизнь, и он волен делать свой осознанный выбор… То, наверное, давно бы мы с братом на горе нашим родителям лежали бы в могилах, погибшие от пьяного угара.

А так вытащили они нас из безды и удалось нам вместе с братиком уже, будучи в трезвости и папу, и маму в последний путь проводить, да кресты на их могилках поставить.

А, кроме того, после смерти папы, брат еще семь лет ухаживал за нашей немощной мамой, которая часто бывала не в себе — готовил, стирал, убирал за ней, терпел ее нападки. А незадолго до смерти, маму удалось пособоровать и причастить. В это время она, пришла в себя и очень ясно молилась, и с благоговением принимала Причастие, и на ее лице в тот момент явственно отобразился тот самый несказанный свет.

Брат, как вы знаете, и поныне продолжает работать в храме помощником у нашего батюшки. А меня несколько лет назад батюшка благословил быть псаломщиком и помогать в алтаре.

Из всего этого горького, но весьма полезного опыта, мне видится, что искушение самооправданием, является, не меньшим, чем искушение недугом пьянства, а может даже и большим. Ибо пьющий человек находится, как бы в безумном состоянии, поскольку его воля парализована и подавлена. И пребывая в плену своего порока, не способен он, ни к какому самостоятельному сопротивлению или к проявлению свободной воли. Это касается кстати, не только пьянства, но и всех других пороков, которыми пленяется человек.

А те христиане, которые заявляют, что у них нет желания участвовать в деле спасения близкого человека, ибо тот якобы «сам сделал свой выбор в пользу алкоголизма» или какого-либо другого греха, могут просто утратить связь с Господом. Потому что, исполняя все обряды и вычитывая молитвенные правила, не сделали самого главного – не проявили сердечной милости к своему ближнему.

Я уже не говорю о конкретных делах, но хотя бы о терпеливом молитвенном участии, о сокрушении собственного сердца.

Следовало бы всем нам задумываться, о том, что мы сами можем являться причиной этой страшной болезни близких нам людей. А из-за своего самолюбия и эгоизма сваливаем на них и свою вину, и свою ответственность. И совсем не принимаем во внимание, что за это нам придется отвечать перед Богом. А если предположить, что на их месте мог бы оказаться любой из нас, а они вместо нас страдают? А мы по своей самонадеянности и самоуверенности принимаем на себя роли судей и осуждаем их.

И если это так, то никакие наши долгие молитвенные стояния и даже добродетельные поступки не смогут послужить оправданием перед Богом, ибо говорит всем нам Господь: «милости хочу, а не жертвы» (Мф.12:7).

Но с другой стороны и насилием нельзя действовать. Мы часто стремимся изменить мир и людей вокруг нас. А изменяться, то есть преображаться, нужно нам самим. И тогда, и мир, и окружающие нас люди будут преображаться. Кажется батюшка Серафим Саровский сказал: «Спасайся сам и вокруг тебя спасутся тысячи». И получается, что это единственный путь ко спасению. Так, что способствовать спасению ближних необходимо. Но насилием, как говорит наш батюшка «ничего не добьешься».

Где-то я читал, что один купец писал святому Макарию Оптинскому о том, что от него ушла прислуга и знакомые ему люди просили его принять на это место деревенскую девушку. И купец спрашивал у старца — стоит ли ее принимать? Старец ответил ему: «Принимай». Но вскоре купец прислал письмо, в котором просил разрешения уволить новую прислугу. Он называл ее «сущим бесом» и писал, что, как только она появилась в его доме – он стал постоянно злиться и потерял всякое самообладание. А старец ответил купцу, что ни в   коем случае нельзя выгонять эту девушку, ибо это ангел Божий, которого послал Господь для того, чтобы тот купец смог увидеть, сколько в нем скрывается затаенной злобы. Ибо предыдущая прислуга не способна была показать ему этого.

Вот видите, какая разница мнений об одном и том же человеке. А все потому, что купец судил категориями земными, а старец — духовными.

А, что если Господь подвергает близких нам людей различным страшным страданиям, только для того, чтобы проверить степень нашей доброты и милости по отношению к ним? А, что если всякий встретившийся нам на пути опустившийся или грешный человек есть ангел Божий, посланный нам Господом с целью испытать наше милосердие? Мне лично страшно от этой мысли делается….

Сами мы просим милости у Бога по отношению к нам, но по отношению к другим – милостивыми быть, и не собираемся. И, где же здесь хотя бы элементарная логика? Когда мы, будучи сами жестокими по отношению к ближним, просим Бога, быть милостивым по отношению к нам?

Ну, не можем мы себя пересилить, нет желания помочь, бывает запаса душевных или физических сил не хватает, но так хотя бы не осуди, хотя бы пожалей и вздохни молитвенно перед Господом за падшего человека, а не проходи мимо, брезгливо отворачиваясь, с мыслью, мол «сам виноват». А если отворачиваешься, так хоть кайся в этом. Ибо нет и не было в мире, а особенно в России человека несчастнее и бесправнее, чем горький пьяница.

Но, конечно, — оговорился Петр Иванович, — все следует делать с рассуждением, ибо сами знаете, как бывает в жизни, когда одно и тоже лекарство может исцелить одного человека, а другому принести вред. И если нет сил, здоровья или терпения, или если вашей жизни угрожает опасность от буйного пьяницы, то все это особые случаи, при которых необходимо православному человеку советоваться со священником и получать от него Божие благословение на всякий поступок, при каждых конкретных обстоятельствах.

Что же касается свободной воли человека, то здесь конечно можно только поразмышлять о том, что может быть в каждом человеческом сердце, в его духовной составляющей, о которой псалмопевец Давид сказал: «…размыслите в сердцах ваших…» (Пс.4:5), находится некий вектор устремления, который может склоняться к добру или к злу.

Причем сами мы часто не в состоянии отличить дела добрые от дел злых. Но искренность, бескорыстие и само устремление к доброму делу, возможно, располагают Творца, и тогда Он даже наши неразумные поступки обращает к добру. Это как бы проверка способности личного выбора. Господь предлагает нам выбирать жизненные ориентиры: добро или зло, благословение или проклятие, жизнь или смерть и говорит каждому из нас: «Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое…» (Втор.30:19).

И вот если в сердцах наших и в глазах Божиих этот вектор, как волеизъявление устремляется к доброделанию, то Господь посылает нам Свое благословение, которое становится источником доброй, благодатной энергии для нашей жизни — и земной, и вечной. Но если мы примешиваем, к нашим, как нам кажется добрым намерениям эгоизм или какую-либо корысть, или не искренность, или, что-то своевольное, то наверное, в глазах Божиих это видится, как зло, которое в случае не раскаяния, а тем более самонадеянного упорства может привести к проклятию и смерти…. Помните, как в Ветхом Завете сказано про Ровоама – сына царя Соломона: «И делал он зло, потому что не расположил сердца своего к тому, чтобы взыскать Господа» (2 Пар. 12:14).

Поэтому, в любом случае лучше просить Бога, как например, просили Оптинские старцы: «Господи, руководи Сам Ты моею волею и научи меня молиться, надеяться, верить, любить, терпеть и прощать».

Пойдем братия и сестры в Храм, а то служба скоро начнется. Как бы, не опоздать!

Санкт-Петербург

Июль 2014 г.