Игумен Силуан (Туманов). Какое пение должно быть в храме?

Часть 1

Какое пение должно быть в храме – партесное или одноголосное, знаменное? Споры эти вечные, и разрешают их все в зависимости от собственных вкусов, возможностей и образования.

Конечно, рассуждая строго, надо признать «пальму первенства» за унисонным, знаменным пением с праздничным добавлением исона. Только эту форму богослужебного пения можно назвать церковной, святоотеческой. Оно возвышает душу, помогает человеку молиться, а не развлекаться на богослужении, присоединяет молящегося к многовековой традиции святоотеческой молитвы в звуках.

Но готовы ли к этому люди, ищущие в храме утешения, а подчас и развлечения? По моим наблюдениям, сейчас в храмах таких большинство. Не от хорошей жизни, конечно, так что кидать в них «освященные камни» не стоит. Но и принимать во внимание их реальное состояние, а не желаемое, тоже необходимо.

С другой стороны я, как и многие из нас, вырос на партесе, и хотя могу смело сказать, что молиться под него крайне сложно, должен признать, что эта музыкальная форма нам привычнее и многие вообще не представляют себе богослужение без многоголосного пения.

Опять же, есть стойкое мнение, что важно как исполнить песнопение, а не что исполнить. Хотя каждый регент, я думаю, навскидку может назвать несколько произведений, которые как ни исполняй, а молиться под них не охота. «Умилиться» можно, молиться – трудно.

Слезливый минор, да ещё хорошо поданный хором, – это еще не молитва. Партес – это музыка настроений, которые не надо путать с молитвой, бесстрастной по определению. Поэтому страстный партес надо фильтровать и перемежать древними песнопениями хотя бы в нескольких храмах города. Лишь в таком случае каждый в храме получит возможность помолиться «на свой лад».

А рассуждения про «цельность» Литургии, которая может порваться от использования разных по стилю произведений, не должны сводиться к эстетству. Смена стиля привлекает внимание к очередной части богослужения, хотя и излишняя «чехарда» в стилях неуместна. Но это опять дело вкуса регента.

Опять же, я считаю, что одноголосная пасхальная заутреня уместна лишь в глухом скиту или на приходах, где всего один певец. Торжество должно быть многогласным, а в будни можно и нужно петь попроще. Хотя, если в один голос поёт человек 50, а то и весь храм, да и молятся люди при этом, а не «куплены» в местном театре, то можно и все праздники так проводить. Но я таких монастырей и приходов не встречал.

Опять же, вместе со знаменным распевом как-то незаметно приходит на клирос и начетничество, стремление всё вычитать «на -адцать» без всякого вникания в смысл текста. А это – благодатная почва для всяких суеверий и нестроений на приходе. Появляется дух клиросной гордыни, ложное ощущение полноты – всё, дескать, вычитано, всё исполнено, больше и не надо нам ничего. Как будто существуют заповеди «блаженни спевшие канон на 14, яко тех есть Царство небесное» или «блаженни исполнившие уставные требования Типикона, яко тии Бога узрят»…

Часть 2

Мне кажется, что в рассуждениях о «святости» знаменного роспева и «греховности» авторских песнопений есть явный подлог. Получается, что знаменный роспев напет прямо святыми отцами или даже ангелами, а все авторские песнопения по природе своей греховны и антицерковны. И первое, и второе мне представляется натянутым.

Во-первых, крайне мало святых просияло на клиросе. Прославленных Церковью регентов мы можем сосчитать по пальцам одной руки.

Во-вторых, всякое песнопение когда-то было спето в первый раз, значит, имеет автора. Причём, не обязательно святого. Странно представить ситуацию, в которой взошёл из пустыни на клирос старец, что-то «воспел» и ушёл, оставив грешных певцов недоумённо повторять не ими сочинённое. Как говорят греки, живых святых не бывает. Поэтому очевидно, что богослужебный круг напевался ещё не прославленными святыми и уж не ангелами. Да и развитая сложная система богослужебного круга знаменного, хотя бы, роспева, предполагает не только монастыри с более-менее присущей им святоотеческой традицией благочестия, но и соборы, и крупные приходские храмы. О какой традиции благочестия тут можно говорить? Ведь известно, какие страсти питают приходские клиросы.

Отсюда ясно видно, что и авторское творчество имеет право на существование. Взять, хотя бы, известное «Достойно есть» царя Феодора. Весь вопрос в том, в какой традиции и культуре автор черпает источник своего вдохновения. Проще сказать, насколько воцерковлён автор (даже если он священнослужитель!). И это уже решают певцы, поющие (или не поющие) авторские песнопения, а не сам автор.

А почему я считаю, что под партес молиться трудно? Это близкая мне идея В.И. Мартынова – унисонная мелодия «держит» внимание молящегося, а аккорд по своей природе не позволяет отождествить с собой внутреннее молитвенное, по определению единое, движение человека, не «расщепляя» его на голоса аккорда.

Но и тут можно заметить, что отбирая мелодии для октоиха, отцы выбирали наиболее бесстрастные с их, греческой, точки зрения мелодии. А вы слышали второй и шестой греческие гласы? С точки зрения русского человека они совсем не бесстрастные. Это сплошная «Шехерезада» и «1001 ночь». Лично мне это нравится, я часто сам пою такие мелодии по греческим нотам за службой. Но очень многие русские люди, воспитанные на традиционной европейской культуре, слыша греческое пение, соблазняются и начинают сочинять сами и верить нелепым басням о заимствовании турецких мелодий греками для богослужебного употребления! Как будто кочевники-турки были способны самостоятельно создать развернутую музыкальную культуру и даже влиять на многовековую певческую БОГОСЛУЖЕБНУЮ традицию Византии! Нелепость этого утверждения очевидна. Не приняла же Русская Церковь за многие века ига напевы татаро-монгольских оккупантов ни для богослужебного пользования, ни для светских песен!

Также важно КТО исполняет знаменный роспев. Как вид богослужебного пения, непосредственно воздействующий на душу человека, он с большим успехом передаёт духовное состояние певцов, нежели классический партес. Но каково это духовное состояние? Ведь это, иногда, ПРЕЛЕСТЬ людей, считающих себя носителями великой миссии возвещения народу единственно верного способа богослужебного пения!!!!
Не смиреннее ли рассуждать в категориях целесообразности, а не мессианства?

И в этом смысле партес духовно целесообразнее – его могут петь неверующие или духовно неупорядоченные люди, а верующие могут его слушать, искренне и благочестиво заменяя эмоциями бесстрастие молитвы. Повторюсь, по моему мнению, это нехорошо. Но это напрямую зависит от элементарной духовной безграмотности или равнодушия людей и их пастырей. И для меня здесь вопрос не в том, кто виноват, и в кого бросить какого размера камень, а в том, как всё исправить.

И если мы желаем привить людям истинную духовность, а не наши самодельные подделки под неё, нам надо задать вопрос: можно ли «бесстрастно» исполнить знаменный роспев людям, не имеющим представление о бесстрастности, не имеющих серьёзных аскетических навыков? Не будут ли они отвращать от одноголосного пения манерностью, бестембровым блеянием, некоей нарочитой «духовностью» исполнения?

Проще сказать, если мы рассуждаем, какая музыка «духовнее», стоит уточнить, что мы понимаем под духовностью, и способны ли певцы именно к этой духовности нас приобщить.

Как видно из такой постановки вопроса, при очевидных преимуществах знаменного роспева он не становится панацеей от бездуховности нашего поколения и не в состоянии «заставить» молиться людей, не имеющих о молитве правильного представления.

***

«Люди, которых привела в церковь жажда развлечений, привычка или желание следовать моде, стремятся к соответствующему стилю церковного пения, такому же поверхностному и бессодержательному, как и их внутренняя жизнь»…

Действительно, всегда ли и все ли приходящие в храм движимы томлением по Царству Божию? Но вопрос не так прост, когда мы говорим о «моде». Судя по высказываниям некоторых посетителей сайта любителей знаменного пения, такой модой может стать и знаменный роспев. Ради его возвращения в храмы посетители сайта твердят о необходимости контроля прихожан над священниками, необходимости «заставить» священников смириться со знаменным только потому, что он вдруг понравился одному или двум певцам в храме и т. д. Неужели не очевидно, что эти внешние формы не способствуют цели Церкви – преображению человека, если ради их внедрения человек готов использовать насилие в каком-либо виде?

«Иными словами – внешние формы бедные внутренним содержанием или вообще его лишенные»

Боюсь утверждать, но мне кажется, что в этом случае мы сталкиваемся с иной, утонченной жаждой особо интеллектуально-духовных развлечений, желанием следовать возникшей недавно моде, не в большей степени преображающей внутреннюю жизнь, нежели пресловутый Бортнянский.
В конце концов, всё снова сводится к банальной партийности, возвышенному чувству избранности, вовлеченности в особый мир «ревнителей» и т. п.

«Не является ли выбор «отцов церкви» и других ответственных людей исключительно в пользу партеса ставкой на то, чтобы за счет внешней привлекательности этого рода пения притянуть как можно большее число людей в церковь?»

Не знаю… Может и является. Но разве знаменный роспев известен всем, популярен, и у священника есть этот самый выбор? Подавляющее большинство священнослужителей и мирян просто не знакомы с этим видом пения. А если и слышали что-то на записях или в виде отдельных произведений – то не полюбили его. Будем их винить или попробуем понять, почему так произошло?

Вопрос о воспитании вкусов прихожан пастырский. Конечно, нужно делать это осторожно и не радикально. Но в любом случае сначала надо воспитать элементарное доверие в общине друг к другу и к священнику, а вопрос о форме пения решается в таком случае просто. Если всех устраивает партес – Бог в помощь, молимся, как можем. Если община «доросла» до святоотеческого пения – слава Богу. Главное, чтобы вопрос о формах не становился причиной расколов и разделений в храме и на клиросе, что сегодня уже, к сожалению, не редкость.

«Если партес отжил своё и духовно несостоятелен, то почему задерживается переходный период от партеса к знаменному пению?»

1. Консерватизм, привычка петь партес. За последние три столетия с хвостиком «надстраивать терцию» вошло в кровь народа. Это особенно заметно на наших сельских приходах, где голосоведение распределяется автоматически на два, три, четыре голоса, без всякого, притом, знания нотной грамоты.

Петь многоголосием стало признаком цивилизации, причастности духовным центрам, соответственно, причастности святыне. «Так поют в Лавре…» Старые прихожанки раньше тихонько просили меня спеть «Покаяния» Веделя, «Душу» Бортнянского, еще что-нибудь «с вывертом», чему они со слезами чуть ли не подпевать готовы, и искренне недоумевали, когда я отказывался это делать. Это поколение «сорока лет странствия» по атеистической пустыне. Тоска по «партесным котлам с мясом».

Отсюда и знаменный роспев воспринимается многими (почти всеми) моими знакомыми и прихожанами как ненужное нововведение, «старообрядчество», «обновленчество» (парадокс, но факт!) или вообще как форма элитарного пения, далекого от народных чаяний.

Когда я пытаюсь объяснять знакомым прихожанам глубокую взаимосвязь святоотеческого пения и православного богослужения, что-то во взглядах людей меняется, но не кардинально. На словах понимание, но на практике – мнутся и скучают, по их же признанию. Скорее всего – это просто равнодушие к формам пения и, конечно, некомпетентное мое исполнение знаменного роспева.

Но что-то меняется, может и при нашей жизни измениться хотя бы общее отношение к знаменному роспеву.

2. переход к каноническим формам богослужения возможен только в комплексе с возвращением к евхаристическому богословию, к достаточно легко понимаемому церковно-славянскому богослужению (людям надо вернуть не только мелодию, но и текст), подлинной иконографии и т. п. То есть это во многом пастырская задача. Но готовы ли к этому пастыри и кандидаты в пастыри?

Например, я вынужден, как регент, заниматься со своими студентами разучиванием партеса, потому что ни одна семинария не поддержит студента, певшего «знамя». Студента заставят учить стандартную певческую программу, ограничивающуюся знаменными догматиками. Если я буду петь знаменный роспев постоянно – мои студенты будут менее подготовлены к поступлению в любую семинарию.

3. Это не значит, что не надо изучать святоотеческую догматику, исправлять неудобовразумительные тексты, петь «знамя» и писать иконы, но это возлагает особую ответственность на тех, кто во имя церковной старины реформирует, обновляет печальную действительность. Ответственность в видении главного и второстепенного подразумевает максимальное повышение уровня своего церковного образования. А то вспоминается евангельская притча про горницу, выметенную и устланную для злейших первого бесов.

Итак, я не пою все службы знаменным роспевом потому что:

1. Я не считаю знаменный роспев панацеей от того беспорядка, который царит на нашем клиросе. Как я уже говорил, излечение видится мне в комплексе мер, первоочередная из которых – преображение во мне внутреннего человека. Иными словами, в первую очередь я должен заботиться о личном спасении, и если я нелицемерно иду по этому пути, прихожане будут разделять и мои взгляды на пение, икону, догматику и пр.
2. Я не владею крюками, полагая, что нет разницы в записи того, что всё равно надо учить по слуху. И крюки и ноты – напоминание. Отсюда и моя значительная некомпетентность в этом вопросе. Традиции же исполнения знаменного роспева у меня нет. В Московской духовной семинарии был кружок ЗР п/у архидиакона Романа (Тамберга) (Царство ему Небесное!). Пели они так, что слушать всё это не хотелось, не говоря уж о том, чтобы молиться. Лишь теоретическое понимание правильности древнего пения не отбило к нему любовь вообще.
3. На службе я ограничиваюсь догматиками, прокимнами и стихирами «в унисон», особенно Великим постом. Как правило, знаменные песнопения пою один, потому что современные наши студенты читают церковнославянский текст с невероятным количеством совершенно неожиданных ошибок. Единомыслия в таком пении просто нет, а «везти» за собой весь клирос мне уже тяжело, да и бессмысленно. Поэтому либо поём партесом – там не так важно, кто что спел, либо пою сам антифонно с кем-нибудь из певцов.

Чаще пою исон, византийские песнопения. Почему-то душе ближе и студенты этим больше увлекаются, были даже любители исона, Византии. Согласен, элемент развлечения. Согласен, нехорошо. Но это наши реалии. Среди моих певцов на настоящий момент нет даже любителей партеса. Ребята хорошие, по-своему благочестивые, но петь не привыкли. Я работаю, привожу на память их «славных предков», но пока малорезультатно.

4. Я, всё-таки, практик. Мне нужно, чтобы певцы хотя бы научились произносить и понимать текст, получили навыки любви к храму и богослужению. А выросли они в шансонно-блатной среде, на службе ищут развлечений, скучают от самого процесса и т. п. То есть ведут себя так, как все учащиеся отроки во все времена.

У меня нет, и за десять лет практически не было ни одного студента, который с горящими глазами просил бы спеть что-нибудь знаменем (в отличие от моих одноклассников по Московской семинарии). Моя любовь к фитнику пятого гласа никем не была поддержана. Так, вежливое подпевание. Форма пения им не интересна, о теоретических достоинствах они даже не думают (о чем думают – тема отдельного и печального разговора). Унисона не любят, поют до безобразия фальшиво (в отличие от аккорда) и смысл его не понимают.

Печально, но, судя по высказываниям преподавателей из других мест и личным наблюдениям, это обычный для большинства учебных заведений Русской Церкви факт.

5. А есть ещё очень мерзкий и действенный аргумент: «прихожане не поймут». И послушание настоятелю здесь ни при чём. Ведь после сонма самопрославленных «старчиков» и «блаженненьких» ни игумен, ни сам Патриарх уже не авторитет для многих. И у нас на приходе есть такие, но, слава Богу, мало. Если прихожане других храмов чего-то не понимают, они обычно идут с жалобами к архиерею. Так что лучше, чтобы сначала прихожане поняли…

***

По поводу моих предшествующих мыслей о богослужебном пении прозвучал вопрос: что я считаю «бесстрастностью» молитвы?

Я понимаю бесстрастие молитвы как отсутствие подмены.

Во-первых – подмены Того, к Кому обращаешься в молитве. Часто человек «выдумывает» себе Бога, основываясь на своих смутных чувствах, догадках или неправильно понятых текстах церковных книг. Когда нам это удобно – то Бог Благ. Когда нет – Грозный Судия и т. д.

Во-вторых, – подмены как замены во время молитвы (в храме или дома) здорового тяготения человека к Богу «вымаливанием» каких-либо «нужд». При этом искреннего отношения к Богу нет – есть лишь бесконечная жалость к «себе, любимому», к своей «неудавшейся» судьбе (это т. н. «покаянная молитва»), радость от удачного и благоприятного стечения обстоятельств (это т. н. «славословная» молитва). Так называемая «просительная молитва» зачастую продиктована эгоизмом, стремлением добиться от Бога исполнения своих, подчас очень неправедных желаний. При этом Личность Бога «молящемуся» безразлична, важно лишь, чтобы было исполнено просимое.

Надо ли говорить, как далеко всё это от подлинного славословия (возможного и в «тесных обстояниях») и покаяния, вдохновляемого любовью и жаждой общения с Богом, возможного и без печального взора и слёз о себе, неизменно показных, даже если их никто не видит?! Надо ли уточнять, что просить следует «единаго на потребу», а остальное приложится нам?!

Естественно, что при этих условиях молитва, как диалог с Богом, состояться не может, ибо человек во время такой молитвы по сути беседует сам с собой, со своими фантазиями. В душе у него недостаточно тишины, чтобы расслышать подлинный голос Божий, подобный «дыханию хлада тонка».

Митр. Антоний (Блум) говорил, что становясь на молитву, надо снимать с себя все маски, оставаться перед Богом в предельной обнаженности души. Иными словами, молитва – это абсолютная искренность и спокойствие – «Миром (т. е. в состоянии душевного мира) Господу помолимся». Спокойствие – это всецелое ощущение, что всё в руках Божиих. При таком спокойствии возможны и покаяние, и радость, но они будут бесстрастными, если мы готовы, как Авраам, всем пожертвовать, даже сыном, ради Бога.

Жестко. Жестоко. Но в этом и состоит мученичество современного христианина. Это и есть те труды, которыми «нудится» Царствие Божие. И одно дело – исключение из этого правила: ведь все мы люди, и всегда ожидать от нас ангельского бесстрастия бессмысленно. Но другое дело – когда исключение мы называем правилом, страстные позывы души именуем благородными порывами, дешевые чувства, навеваемые сладким пением хора, принимаем за молитву.

Будем же честны перед собой и Богом! Ведь это и есть путь спасения.