Игумен Силуан (Туманов): Имитация православного клироса – это беда.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла 14-15 ноября 2016 года в кафедральном соборном Храме Христа Спасителя в Москве состоится I Международный съезд регентов и певчих Русской Православной Церкви. Общецерковный съезд, посвященный регентско-певческой тематике, пройдет впервые с 1917 года. На съезде будут решаться вопросы сохранения многовековых традиций русского церковного пения как неотъемлемой части православного богослужения и одного из древнейших памятников русской культуры.

Композитор и регент игумен Силуан (Туманов) говорит о проблемах современной церковной музыки с увлечением, чувствуется, что интервью для него – еще один повод поделиться своими повседневными размышлениями. Сочинения его исполняются и записываются в студиях церковными хорами, по светским меркам это можно назвать успехом. Но для отца Силуана важнее не востребованность его музыки сама по себе, а ее соответствие духу православного богослужения. Впрочем, так же он привык относиться к любой церковной музыке еще со времен своей учебы в Московской духовной семинарии. В преддверии первого Международного съезда регентов и певчих Русской Православной Церкви портал «Приходы» продолжает рассказывать о тех, кто в наше время продолжает традицию клиросного пения.

– Музыкой я начал заниматься еще до воцерковления. Еще в подростковом возрасте у меня началось увлечение классической музыкой. Почему – не знаю. Так называемая популярная музыка меня никогда не привлекала. Что же касается классической музыки, то в 12-13 лет, несмотря на мою нецерковность, у меня было большое желание слушать мессы, реквиемы, «Всенощное бдение» Рахманинова и так далее, то есть плотные хоровые полотна.Я стал заниматься в музыкальной студии в Подмосковье, проучился там шесть лет; для диплома надо было семь лет учиться, но у меня седьмой год уже пришелся на армию. Были даже первые опусы, сочиненные во время учебы в музыкальной студии, но это все несерьезно. После службы в армии я поступил в Московскую духовную семинарию, и меня назначили в хор к отцу Никифору (Кирзину), очень талантливому регенту, музыканту, композитору.

Как появились Ваши «Сочинения и переложения для однородного хора»?

 – Так получилось, что меня назначили регентом одного из будничных хоров, а ребята подобрались довольно умелые, для них не было большой проблемой что-то хорошо спеть. Проблема возникла, когда мы спели весь репертуар и захотелось чего-то нового. Мы учились в такое время, когда стало возможно ознакомиться с музыкальными традициями Сербии, Болгарии, Греции, с византийской музыкальной культурой. Ребята стали просить меня принести какие-то новые ноты. А в библиотеке – либо то, что мы уже спели, либо какие-то очень сложные партитуры, которые были явно не по силам нашему семинарскому хору. И тогда я задал сам себе вопрос, что сам хочу услышать на клиросе. Так постепенно начал писать церковную музыку – к настоящему моменту это двенадцать томов.

У нас, то есть у многих тогдашних студентов семинарии, было единомыслие во взгляде на церковную музыку: она должна быть торжественной, величественной, молитвенной, но не развлекающей. Был такой юношеский максимализм: берешь партитуру, видишь там несколько «вертлявых» нот – и все, это уже не то. Образцами для нас были архимандрит Матфей (Мормыль), который скончался в 2009-м году – великий музыкант, теоретик и практик, фигура, еще не получившая в Русской Православной Церкви должной оценки, и диакон отец Сергий Трубачев, который, не побоюсь громких эпитетов, сочетал великолепную музыкальность с личной праведностью, он черпал вдохновение в творчестве Кастальского, Смоленского, композиторов эпохи русского Возрождения. Но если взять партитуры того же Кастальского, то там очень сложные музыкальные полотна. И приходилось создавать что-то в духе тех произведений, но технически более простое.

Подавляющее большинство моих сочинений четырехголосные, чтобы их мог исполнить квартет. А квартет – это естественное состояние большинства клиросов в русской Церкви. Естественно, при этом вырабатывается особый взгляд на происходящее: почему именно такие созвучия, а не иные, и так далее.

Очень важным моментом в этом плане было принятие мной священного сана. Человек по-разному воспринимает богослужебное пение, стоя на клиросе или в храме, но когда священник служит под эту музыку – это еще одно восприятие: начинаешь понимать, что вот эти созвучия уместны для данного священнодействия, а вот эти совершенно не годятся. Господь милостив, и мне удалось этот вопрос для себя со всех сторон исследовать.

Вы сочиняете потому, что надо, или потому, что Вам хочется?

 – И так, и так. В первую очередь, конечно же, потому, что надо. В 90-е годы было очень мало партитур, которые можно исполнить однородным хором. А потом у меня появлялись какие-то идеи, звукосочетания, которые казалось важным ввести в обиход. Слава Богу, это получается – мне регулярно присылают сообщения, что то или иное произведение было исполнено на том или ином клиросе. Значит, эти созвучия вошли в молитвенную практику Церкви. А это самое главное. Если на Святой горе Афон в монастыре святого великомученика Пантелеимона лежат мои ноты, значит, моя музыка воспринята и Царицей Небесной, и Святой горой. Что не повод для гордыни, а повод для радости.

В каждом храме, если он не только что открылся, есть сложившиеся традиции. Когда Вы приходите в новый храм в качестве регента, то сразу что-то меняете или сначала следуете тому, к чему люди уже привыкли?

 – По молодости я был более импульсивен, резок в оценках. Тем не менее, везде, куда я приходил, я старался учитывать тот репертуар, который сложился до меня.

Какие профессиональные качества певчего наиболее важны?

– Надо прямо сказать: если мы, церковные музыканты, будем рассуждать только в категориях, какое произведение брать, поставленным или не поставленным голосом петь, то будем неизбежно оставаться в тупике. Необходимо понять, что такое православное богослужебное пение. В первую очередь это тексты, причем тексты, написанные не праздными людьми, а теми, кто имеет непосредственное отношение к молитвенной практике Православной Церкви, для кого молитва была делом всей жизни. Поэтому для тех, кто исполняет эти произведения, пение в храме должно быть также в какой-то мере делом жизни.А делом жизни пение может быть тогда, когда оно не вступает в противоречие с нашей молитвенной практикой. И если у нас на клиросе будут стоять великолепные певцы, которые думают только о том, как бы после богослужения побежать в другой храм и там заработать, а потом побежать еще куда-то, то мы никогда не получим хор, звучащий молитвенно. Этот хор будет звучать красиво, профессионально, но не молитвенно.Что такое молитвенность? Об этом надо говорить. Но это проще показать. Вот включишь сделанные в 50-е, 60-е, 70-е годы записи хора из Богоявленского Патриаршего собора в Елохове – за душу берет. Люди могли прямо сказать о Боге, о Церкви только на клиросе. Они были музыкально компетентны, выдавали качественный звук, но у них был еще и трепет в голосах, благоговение. Вот воспитание такого благоговения – на сегодня самая главная задача. Иначе, повторяю, мы будем блуждать в техническом тупике. Если церковный хор – это только собрание поющих профессионалов, то будет красивое пение, но молитвы не получится.При этом мы, конечно же, должны помнить, что трудящийся достоин пропитания, и труд певцов должен достойно оплачиваться.

Можно ли простить певчему какие-то профессиональные слабости ради его воцерковленности, его молитвенного настроя?

– Церковный хор – это те прихожане храма, которые умеют хорошо петь. Если мы воспринимаем хор как сложившийся коллектив, призванный исполнять сложные полифонические произведения, то, конечно, певчим необходимы определенные навыки, без которых вообще нельзя говорить о каком-то хоре. Но очевидно, что поющие на клиросе люди должны быть прихожанами этого храма. К сожалению, во многих приходах сегодня хористы «покупаются» за деньги и ведут себя соответственно: если им предлагают большую сумму, они уходят в другой храм. Но это же делает богослужение разновидностью спектакля! Это же ужасно, когда Вы искренне молитесь, когда батюшка перед престолом искренне молится, а на клиросе стоят если не враги, то люди посторонние. И как бы они не имитировали христиан, они христианами не являются.Вот эта имитация православного клироса – вероятно, самая большая беда. Как от нее уходить? Только менять взгляд на богослужение вообще и на участие хора в богослужении. Что такое служба? Это собрание христиан. Ради чего собираются христиане? Ради Причастия. То есть изначальная евхаристическая направленность богослужения уже диктует какие-то нормы, в том числе какие напевы использовать можно, а какие не нужно. Святые Отцы писали, что одни мелодии стоит использовать, а другие не стоит. Слушаешь, как эти мелодии звучат, – разница непонятна. Для современного уха это не имеет значения, а живущих тогда людей некоторые из тех мелодий отвлекали от совершения Евхаристии. Значит, и сегодня какие-то мелодии могут отвлекать нас. А какие? И будут ли мелодии, которые мы выберем для исполнения, одинаково хорошо восприниматься во всех приходах?Мы живем в эпоху постмодерна, торжествующей эклектики – у нас в одном храме поются киевские напевы, в другом – знаменные, в третьем – Византия, в четвертом – произведения Архангельского, в пятом – только эпоха барокко и так далее. А в подавляющем большинстве храмов все это вообще перемешано. Плохо ли это? Да нет, нормально. Сейчас люди не живут в рамках одной парадигмы, а выбирают то, что хотят. Здесь много опасностей, «подводных камней». Но сегодня это так. И игнорировать это, по меньшей мере, неразумно.

Восприятие музыки каждым человеком очень индивидуально. Можно ли говорить, что такая-то мелодия вообще отвлекает, а такая-то не отвлекает?

– Совершенно верно, все люди разные – кого-то отвлекает, а кого-то – нет. Это во-первых. Во-вторых, важно, как исполнена та или иная мелодия. Вспомним снова хоры середины ХХ века – это живая молитва. Там репертуар вроде бы обычный, а состояние души особое. Мы можем услышать и знаменный распев, исполненный бездушно, не трогающий никак. Это ли ангельское пение? Это ли музыка людей, собравшихся в храме ради совместного прославления Бога?Поэтому неизбежно мы приходим к выводу, что просто не существует удовлетворяющих всех формальных критериев, кроме самого основного – чтобы это был текст, созданный в традиции Православной Церкви. А музыка должна соответствовать нашей культурной эпохе.

Для подавляющего большинства молодых людей музыка в храме – это что-то устаревшее. Это музыкальные формы, которые не звучат в ушах подавляющего большинства наших современников. А что звучит? Рок, рэп… Вы мыслите литургию в стиле рэп? Я – нет. Но если бы сложилась христианская община, которая воспринимает только рок, почему бы не создать, используя канонический текст, музыкальную форму для этой общины? На первый взгляд, мысль скандальная. Но, с другой стороны, у нас существует музыка, написанная Стравинским, Гречаниновым и другими композиторами, которые совсем не боялись смелых музыкальных красок.

Недавно в переписке с одним благочестивым мирянином я столкнулся с тем, что он не видит проблемы, какая музыка исполняется за литургией. Как человек музыкально индифферентный, он отличает разве что какофонию от условно благородного звучания. Понятно, что на такое отношение к клиросу нельзя ориентироваться. Понимает человек музыкальные формы или не понимает – они должны создавать у него определенное настроение.

Станет ли для наших соотечественников такой музыкой знаменное пение – это вопрос, на который сейчас нельзя дать ответ. Мне лично ближе музыка Византии, я отдыхаю, когда слышу исон, мне легче вникнуть в тексты богослужебных песнопений. В Санкт-Петербурге есть чудесный храм – подворье Оптиной пустыни, там поют знаменный распев, но интонационно выше, чем обычно, и он звучит, как григорианский хорал. И это великолепное оживление храмового пространства. Храм перестает восприниматься как концертный зал. Это очень хороший молитвенный опыт, мне кажется, но слепо его копировать и использовать везде бесполезно.

Во многих соборах сложилась традиция полифонического пения. Например, рекомендовать использовать знаменный распев в Николо-Богоявленском морском соборе было бы глупостью. Архитектура, внутреннее устройство храма говорит о необходимости использования других музыкальных форм. Другой вопрос, что петь в храмах, построенных недавно и с новым взглядом на храмовую архитектуру, а таких довольно много… Ответ кажется очевидным – музыку современных композиторов. Но еще раз подчеркну: что бы мы ни выбирали для пения на клиросе, цель одна – собрать всех вокруг Чаши. И поэтому подбор репертуара в каждом случае должен происходить не сразу, это длительный процесс. Ведь то, что кажется молитвой, может молитвой не являться – этому учит православная аскетика. И на эти вопросы мы можем отвечать еще много десятилетий.Важно, воспринимаем ли мы нашу православную культуру как соответствующую святоотеческим представлениям о молитве или как соответствующую нашим эстетическим критериям.

Пока мы часто жертвуем святоотеческим представлением в угоду сложившейся эстетической практике. И музыка, родившаяся вне святоотеческой традиции, должна быть сегодня нами переосмыслена.

Как Вы относитесь к инославной духовной музыке?

– Она очень разная. В наш век секуляризма и даже релятивизма любое движение в сторону заповедей Христа надо поощрять. Поэтому христианская музыка самых разных направлений лично мною только приветствуется. Но сегодня многие католические композиторы сочиняют подчеркнуто примитивную музыку, чтобы она была легко исполняема прихожанами. А я все-таки считаю, что христианская музыка должна хотя бы немножечко человека приподнимать – не просто дать человеку возможность выразить себя такого, какой он есть, а дать ему понять, что он нуждается в преображении. Это процесс длиною в жизнь, но это необходимый процесс. А те современные католические произведения, которые я слышал, не дают человеку подняться, но дают почувствовать, на каком уровне он находится сейчас.Поэтому я бы не торопился с далеко идущими выводами. Применительно к Православию могу сказать, что нам нужна музыка, возвышающая и оставляющая человека в пределах Церкви, чтобы его фантазия не разыгрывалась во время богослужения. А, например, музыка барокко дает много поводов для фантазий, для сопереживания звукам, которые идут вразрез с текстом. И это большая проблема для музыкантов.

Для Вас важно, чтобы появлялись аудиозаписи Вашей музыки?

 – Лет десять назад это для меня было важным в плане какой-то самореализации. Сейчас приоритеты несколько поменялись. И для меня важно предложить эти музыкальные формы как можно большему количеству людей, чтобы они уже сами выбрали, годится это для них или нет, вдохновляет ли их моя музыка на молитву или нет. В конечном счете, именно это и есть главный критерий. Моя музыка – это пропаганда того музыкального стиля, который лично я считаю глубоко церковным и уместным в храме.

 Беседовал Игорь ЛУНЕВ