Священник Сергий Чечаничев. Март 1917. Государь, заговорщики и «Иудин грех».
15 марта 2017Священник Сергий Чечаничев
Март 1917. Государь, заговорщики и «Иудин грех».
Прошло сто лет после событий февральской революции 1917 года.
15-го марта (2-го по ст. стилю) мы вспоминаем скорбную дату, которая во многих исторических источниках отмечена, как день «отречения от Престола Царя Николая II».
Большинство историков и публицистов, в том числе православных, продолжают утверждать, что факт «отречения» не оспорим.
В связи с этим, многие люди возлагают на Государя ответственность за все последовавшие в России трагические события, повлекшие за собой страдания и гибель десятков миллионов людей.
Но каких-либо подлинных и объективных доказательств «отречения» Государя за сто лет так и не предъявлено.
Ибо документ с заголовком «Ставка. Начальнику Штаба», снабженный карандашной и, похоже подделанной, подписью Государя, который февральские заговорщики предъявили, как «манифест» или «акт об отречении», вызывает обоснованные сомнения в своей подлинности.
Все устные и письменные свидетельства об «отречении Государя» мы имеем только от присутствовавших на месте заговорщиков и генералов-предателей. Можно ли им доверять? А если можно, то в какой мере?
На основании этих свидетельств написаны многие сотни исторических трудов. Насколько объективны эти труды, если они построены на заведомо лживой или искаженной информации?
Многие считают, что Государь не защищал свое право на Престол и добровольно отрекся от Царского служения.
Например, философ И.А. Ильин, писал о тех событиях, что династия «не стала напрягать энергию своей воли и власти и отошла от Престола и решила не бороться за него. Она выбрала путь непротивления и, страшно сказать, пошла на смерть для того, чтобы не вызвать гражданской войны, которую пришлось вести одному народу без Царя и не за Царя… Все это не есть осуждение и не обвинение, но лишь признание юридической, исторической и религиозной правды. Народ был освобожден от присяги и предоставлен на волю своих соблазнителей»[1].
Поэт Александр Блок написал о Государе: «Отрекся, как эскадрон сдал».
Марина Цветаева в своих стихах упоминала про «византийское вероломство» Государя, намекая на его «отречение».
Писатель Александр Солженицын в своем романе «Красное колесо» подводит читателя к мысли, что Государь своим «отречением» предал армию и весь русский народ.
Другое мнение высказывает известный большевистский журналист Михаил Кольцов (Фридлянд):
«Первые же телеграммы в Ставку из столицы, говорящие о волнениях в военных частях и массах, заставляют Верховное Командование и Совет Министров поднять вопрос об уступках, о компромиссах. Последний царский премьер князь Голицын посылает паническую депешу о необходимости его, Голицына, отставки, и образования «ответственного», парламентского министерства во главе с Родзянко или Львовым. Командующий Петроградским гарнизоном генерал Хабалов, военный министр Беляев, брат Царя Михаил Александрович — все бомбардируют Ставку страшными известиями, испуганными советами поскорей успокоить уступками разбушевавшееся море. Генерал Алексеев берет на себя представительство всех этих людей и, кроме того Родзянко, и кроме того, неведомых ему самому стихий, бушующих в Петрограде. Он просит Царя согласиться на конституционные поблажки. Царь тверд и непреклонен. Нет. Он не хочет. Он не согласен. Наседают облеченные властью и доверенные люди. Волны революции уже заливают первые ступени Трона. Самый близкий человек, жена, ужасается: «Ты один, не имея за собой армии, пойманный, как мышь в западню, — что ты можешь сделать?!» И все-таки под таким натиском, Николай не идет на уступки. Долго, категорически он уклоняется от согласия даже на создание «ответственного министерства». После нового залпа телеграмм генерал Алексеев еще раз идет к Николаю для решительного разговора. Выходит оттуда ни с чем, вернее — с повышенной температурой. Старик сваливается в постель – он ничего не может сделать с упорным своим монархом. Где же тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников Трона, мы видим только одного верного себе человека – самого Николая. Он стоек и меньше всех струсил…Николай снаряжает сильную карательную экспедицию на взбунтовавшуюся столицу… Вся Ставка насмерть перепугана таким оборотом дела. Опять убеждают Царя смягчиться. Он непреклонен. И в своем положении — прав! Если уж гадать задним числом о том, что могло спасти положение дел для монархии, то, конечно это мог быть только шаг, сделанный самим Царем: разгром революционного Петрограда… Целый ряд генералов, сановников, придворных – почти все в своих зарубежных воспоминаниях рисуют яркие картины своего героизма, верноподданнического упорства в отстаивании династии. Все это, по их словам, разбилось о мягкую «христианскую» уступчивость Царя, его непротивление и мирный характер. Конечно, это историческая ложь, нуждающаяся в разоблачении. Достаточно даже беглого знакомства с генеральскими мемуарами, чтобы разглядеть толстые белые нитки, которыми они шиты. Нет сомнения, единственным человеком, пытавшимся упорствовать в сохранении монархического режима в России, был сам монарх. Спасал и отстаивал Царя один Царь. Не он погубил, его погубили…»[2].
Странно — большевик защищает Государя, а те, кто должны были его защищать, оказались предателями. Вопрос: кому же верить?
Многих людей устраивали и продолжают устраивать свидетельства заговорщиков и генералов-предателей. Им верят, как честным и порядочным свидетелям или участникам событий. Еще им верят, потому что других свидетельств, просто нет.
Сам Государь никакого «акта отречения» не составлял и никаких, связанных с этим поручений, никому не давал. Генерал Лукомский в своих воспоминаниях пишет:
«Поздно вечером 1/14 марта генерал Рузский прислал телеграмму, что Государь приказал составить проект манифеста об отречении от престола в пользу Наследника с назначением великого князя Михаила Александровича регентом. Государь приказал проект составленного манифеста передать по прямому проводу генералу Рузскому».
Но это не правда, ибо в то время Государь упорствовал даже в «даровании» ответственного министерства и никаких решений не принимал. А, следовательно, никаких поручений связанных с этим вопросом давать не мог. Указание к составлению проекта «манифеста об отречении» было отдано помимо воли Государя, совместными действиями генералов Алексеева и Рузского и прочих заговорщиков.
Шантаж Государя в Ставке осуществлялся весьма жестко. Председатель Госдумы М.В. Родзянко проговаривается и передает слова генерала Алексеева, который заявил, что «должен испытать все средства для того, чтобы предотвратить Императора Николая II от роспуска Государственной Думы, так как если Государственная Дума будет распущена, то легко возможен отказ армии сражаться»[3].
Вечером 1 марта в Пскове генерал Рузский с революционным жаром доказывал Государю необходимость дарования «ответственного министерства». И когда после получения телеграммы от генерала М.В. Алексеева с поддержкой требований бунтовщиков нужная им телеграмма была подписана, Рузский лицемерно стал спрашивать у Государя, сделал ли тот выбор по собственной самодержавной воле и не пожалеет ли о нем? По обыкновению сдержанный Государь ответил с сарказмом: да он принял решение по собственной воле, потому что два советника генерал Рузский и генерал Алексеев, мало в чем между собой согласные, в этом вопросе оказались единодушны.
Когда ночью 2 марта после разговора по телеграфу между Родзянко и Рузским стало ясно, что «ответственное министерство» уже никого не устраивает и требуется «отречение», заговорщики предъявили Государю такие «аргументы», которым могли бы позавидовать многие главари мирового террора.
Проект «отречения» был составлен заведующим дипломатической частью канцелярии Штаба Верховного главнокомандующего подполковником Н.А. Базили, а затем отредактирован генерал-квартирмейстером Лукомским и далее генералом М.В. Алексеевым.
Государь был поставлен заговорщиками перед необходимостью его подписания.
Заговорщики действовали наверняка. И если суммировать все, дошедшие до нас на сегодня сведения, то можно заключить, что Государю, в случае если он не подпишет т.н. «акт отречения», были предъявлены следующие угрозы — будет убита вся семья Государя — супруга, дочери и сын, разразится династический кризис, вспыхнет гражданская война и Государь окажется виновником братоубийственной резни, которая неминуемо возникнет между восставшим народом и верными присяге войсками.
Эту угрозу 2 марта в 9 часов утра в своем разговоре по телеграфу с генералом Даниловым сформулировал генерал Лукомский: «…выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся царская семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал вам генерал Клембовский. Если не согласятся, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война, и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет династия».
Если сопоставить его слова с записью из камер-фурьерского журнала Государыни Александры Федоровны от 28 февраля о «восстании войск Царскосельского гарнизона» и о том, что «революционные войска подошли ко дворцу, караулы которого сразу же перешли на сторону народа», то можно заключить, что угрозы предъявленные к Государю и его семье являлись вполне обоснованными. Государь был поставлен перед тем фактом, что он и его семья являются заложниками, удерживаемыми под угрозой смерти до исполнения требований, предъявленных мятежниками.
Анна Вырубова в своих воспоминаниях писала, что «на Государя было оказано такое давление, что он мог только желать отойти в сторону. Ему говорили, что если он не отречется, его семья будет убита (он мне сказал об этом после отречения). «Куда только я ни посмотрю,- говорил он,- всюду вижу предательство».
Второй аргумент еще более жесткий, заключал в себе угрозу того, что в случае если Государь не подпишет «акт отречения от Престола», то Временным правительством будет прерван подвоз снабжения действующую армию, армия откажется сражаться и Государь окажется виновником ее поражения.
Об этом факте в своих воспоминаниях писал генерал Брусилов: «Я получал из Ставки подробные телеграммы, сообщавшие о ходе восстания и, наконец, был вызван к прямому проводу Алексеевым, который сообщил мне, что вновь образовавшееся Временное правительство ему объявило, что в случае отказа Николая II отречься от Престола, оно грозит прервать подвоз продовольствия и боевых припасов в армию…».
Государь был в курсе проблемы снабжения армии, ибо он в своем письме супруге от 25 февраля писал: «…последние снежные бури, окончившиеся вчера, по всем нашим юго-западным ж.-д. линиям поставили армии в критическое положение. Если движение поездов немедленно не возобновится, то через 3-4 дня в войсках наступит настоящий голод».
Генерал А.А. Брусилов так же указывал в своих мемуарах: «у нас же никаких запасов не было».
Действительно из-за сильных снежных заносов в первые недели февраля паровозы просто технически не могли двигаться.
Учитывая эти обстоятельства, а также тот факт, что по всей России железнодорожные рабочие «восторженно приветствующие Государственную думу, взявшую власть в свои руки» заявили «о полном подчинении всех русских дорог власти Исполнительного Комитета» — шантаж был поистине беспроигрышный.
Прекращение снабжения армии необходимыми продовольствием и боеприпасами, было еще более сильным аргументом для Государя. Ибо оно могло повлечь за собой гибель сотен тысяч солдат русской армии и поражение в войне.
Несколькими днями позже, перед самым отъездом из Ставки в Царское Село, Государь обратился к начальнику сообщений театра военных действий генералу Тихменеву и к главному полевому интенданту генералу Егорьеву: «Помните же, Тихменев, что я говорил вам, непременно перевезите все, что нужно для армии», — и, обращаясь к Егорьеву: «А вы непременно достаньте; теперь это нужно более чем когда-либо. Я говорю вам – что я не сплю, когда думаю, что армия голодает».
Как должен вести себя человек, попавший в руки террористов?
Как правило, заложник, тем более, если от него зависит не только его личная жизнь, старается выиграть время и ищет возможности выхода из ситуации – «торгуется», ведет переговоры, если таковые возможны. То же самое делают все спецслужбы для вызволения заложников и подготовки спецоперации по их освобождению. То же самое пытался делать Государь.
Но никакой спецоперации по его освобождению никто не планировал. И рядом не было ни одного верного человека. Ни одного! Что же ему оставалось делать?
Анна Вырубова в воспоминаниях приводит рассказ Государя: когда после отбытия А.И. Гучкова и В.В. Шульгина из Пскова два конвойных казака в попытке защитить Государя обратились к нему со словами: «Ваше Величество, прикажите их убить» — Государь им ответил: «Теперь поздно!»[4].
После получения предательских телеграмм от «Николаши» и командующих фронтами, Государь ясно осознал, что корни заговора и измены были слишком глубоки и пролитая кровь была бы бессмысленна. Поэтому, когда и любимец Государя флаг-капитан императорской яхты «Штандарт» К. Д. Нилов сказал, что «этого предателя Рузского надо арестовать и убить»[5], Государь на это никак не отреагировал.
Предположим, что в ходе переговоров, под воздействием шантажа, заключавшего в себе вполне реальные угрозы, Государь пошел на уступки: что-то пообещал или даже подписал карандашом какую-то телеграмму, воспринятую и предъявленную заговорщиками обществу, как «акт отречения».
Но при насилии или угрозе волеизъявление одного человека должно неизбежно учитывать волю иных лиц и их способность к исполнению своих угроз, как по отношению к нему, так и к окружающим. Если действие совершается под влиянием шантажа, насилия, угрозы, обмана, заблуждения или стечения тяжелых обстоятельств, то воля человека на совершение соответствующего действия не может проявляться в полной мере. Она, так или иначе «связана». А в данном случае Государь заботился вовсе не о своей жизни и даже не о жизни своей семьи, а о спасении армии, которую заговорщики, лишая снабжения, обрекали на погибель.
Государь до последнего момента не оставлял надежду изменить ситуацию и как бы нащупывал пути исполнения не своей, но Божией воли. Он, похоже, до того момента, пока не прочитал газеты с официально опубликованными «актами», даже не догадывался, что его «отречение» уже состоялось.
Генерал Брусилов писал в воспоминаниях:
«Генерал Рузский рассказывал нам много подробностей о своем пребывании в царском поезде во время отречения Николая II в Пскове. У него была собственноручная записка Государя, которую он ему прислал через час после отречения. Государь колебался и просил его остановить дело. Он писал, что вопрос о наследнике следует переделать. Но было уже поздно, телеграммы были уже разосланы по всей России».
Значит, вопрос еще решен не был, а телеграммы уже были разосланы. Интересное «кино»…
Вечером 3 марта, когда Государь, по прибытии в Могилев узнал, что его брат подписал «отказ от Престола», то он настаивал на том, чтобы Алексеев послал телеграмму о согласии на отречение в пользу Наследника.
Таким образом, последним волеизъявлением Государя по вопросу «отречения» были слова распоряжения отданного им генералу М.В. Алексееву – послать телеграмму, в которой Государь соглашался на отречение от Престола в пользу своего сына.
Соглашался, но не отрекался. Потому что фраза «признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российскаго и сложить с СЕБЯ Верховную власть», адресованная Начальнику штаба да еще подписанная карандашом, никаких административных последствий за собой нести не могла. Произошла подмена. Частное послание заговорщики объявили «манифестом» и опубликовали в газетах с припиской: «Мы, Божией милостью…».
А если подтвердится подозрение, что подпись Государя на этом документе была подделана, то этой бумаге вообще «грош цена».
Государь не признавал факт «отречения» свершившимся. И даже если закрыть глаза на всю «липовость» документов, именуемых «отречениями», то та власть, которую якобы передал Государь Великому Князю Михаилу — при отказе того — должна была вернуться к Государю.
Поскольку Михаил власть не принял, то он не мог передавать ее Временному правительству. У него просто не было на это полномочий.
Следует обратить внимание на обстоятельства, при которых заговорщикам удалось получить документ под названием «отказ от Престола» от Великого князя Михаила Александровича.
«Думается, что решающим аргументом для Великого Князя послужила неприкрытая угроза. Полковник Б. Никитин, заведовавший тогда контрразведкой, из беседы с Михаилом Александровичем вынес буквально следующее: «… Родзянко, кн. Львов и все остальные стремились добиться его отказа от Престола, указывая, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде, что уже вступая на трон, он обагрит его кровью»[6].
Подтверждение этим угрозам есть в воспоминаниях М.В. Родзянко: «Для нас было совершенно ясно, что Великий князь процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что Великий князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении он не имел и поэтому на вооруженную силу опереться бы не мог. Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он примет Престол и я должен был ответить ему отрицательно»[7].
Текст «отказа» в оригинале был составлен не самим Великим князем, а одним из участников заговора, будущим Управляющим делами Временного правительства В.Д. Набоковым.
Вот, что засвидетельствовал депутат Госдумы В.В. Шульгин, присутствовавший при этом событии: «Через некоторое время секретарь Великого князя, не помню его фамилии, высокий, плотный блондин, молодой, в земгусарской форме, принес текст обратно. Он передал, что Великий князь всюду просит употреблять от его лица местоимение «я», а не «мы» (у нас всюду было «мы»), потому что Великий князь считает, что Престола он не принял, Императором не был, а потому не должен говорить «мы». Во вторых по этой же причине вместо слова «повелеваем», как мы написали, — употребить слово «прошу».
Таким образом, мы можно констатировать лишь факт отказа от восприятия власти Великим князем Михаилом Александровичем, но не об его «отречении» от Престола, поскольку ни Престол, ни Верховную власть в стране он не принимал.
Здесь заговорщики в очередной раз слукавили. В.В. Шульгин пишет о том, что уже «через полчаса», после того, как Великий князь Михаил поставил подпись под своим «отречением», «по всему городу клеили плакаты: «Николай отрекся в пользу Михаила. Михаил отрекся в пользу народа».
Фиктивно обеспечивая себе легитимность преемственности власти и используя все подконтрольные информационные каналы, мятежники заблаговременно растиражировали известие об «отречении» Государя и «отказе» его брата от Престола.
Так была обставлена внешняя сторона дела.
Но если рассматривать всю полноту событий, то неизбежно назревает вывод о том, что Государь, был свергнут еще до предъявления заговорщиками т.н. «акта об отречении».
Только заявлять об этом открыто, Государь уже не мог. Просто потому что это было никому не интересно. Да, собственно никто его уже и не спрашивал. Но угрозы заговорщиков остались и он просто отошел в сторону.
Есть еще один документ, который предъявляется, как доказательство «отречения» Государя». Это Приказ №371 от 8 марта 1917 года, подписанный генералом Алексеевым, в котором по свидетельству самого Алексеева Государь высказал свое прощальное напутственное слово к армии. Алексеев по прямому проводу счел необходимым протелеграфировать в Петроград. После этого в Ставке была получена телеграмма от Гучкова, как военного министра с воспрещением распространять этот приказ и печатать его.
Этот приказ остался неизданным, не объявлялся по войскам, и не был опубликован, как официальный документ. Он интересен тем, что в редакции генерала Алексеева Государь в нем якобы запечатлел свое «отречение», употребив фразу «после отречения моего за себя и за сына».
Но историк Петр Мультатули приводит в своей книге текст, написанный Государем собственноручно, в котором никакого упоминания «об отречении» нет[8]. А Приказ №371 — еще одна подделка генералов-предателей.
Петр Мультатули указывает на то, что существуют целых три «подлинника» т.н. «Акта об отречении»[9].
А, кроме того, были «две или три четвертушки» бумаги — телеграфные бланки, на которых, как писал В.В. Шульгин – Государь изложил текст «отречения».
Так какой документ следует считать оригиналом?
Есть еще вопросы. Например — почему Государь ничего не сказал офицерам в Ставке и не призвал их выступить в свою защиту? Почему он не сказал ни слова своей матушке – Императрице Марии Федоровне о том, что никакого «отречения» не было?
Ответить на первый вопрос не сложно – среди офицеров Ставки не предателей не было. Ни один из них даже не пытался выразить верность своему Государю. Все были заодно с генералом Алексеевым.
А приезд Императрицы Марии Федоровны в Могилев 4 марта был санкционирован самими заговорщиками, как часть тщательно организованного переворота. Мария Федоровна проживала в «кольце» семейства, связанного с заговорщиками, и во многом разделяла их убеждения. Достаточно прочитать в ее дневнике записи о Государыне Александре Федоровне. Ее видимо и позвали на всякий случай для того, чтобы она помогла при необходимости, нейтрализовать любое движение сына в защиту своих прав. И Государь это прекрасно понимал.
То же самое, можно сказать и о появлении в это же время в Ставке двух наиболее активных участников борьбы с «темными силами» — Великих князей Александра Михайловича и Сергея Михайловича.
Почему впоследствии Государь нигде не опровергал «отречения»?
Но ведь он никогда и нигде, не подтверждал его. Государь просто молчал, понимая всю суетность и тщетность таковых оправданий.
В «Письмах Св. Царственных Мучеников из заточения» никаких подтверждений об «отречении» нет. Никто из близких людей, из доверенных лиц окружения Государя о его «отречении» никогда впрямую не говорил, хотя, некоторые впоследствии и употребляли этот термин, как например, было видно выше из воспоминаний Анны Вырубовой или известных мемуаров Юлии Ден[10], которые можно рассматривать, как частные субъективные свидетельства, вызванные из памяти уже по прошествии долгого времени.
К слову сказать, Анна Вырубова в своих воспоминаниях употребляет и другой термин. Она пишет, как будучи заключенной, в нечеловеческих условиях тюрьмы Петропавловской крепости, однажды услышав далекий колокольный благовест, подумала: «Неужели… Бог слышит молитвы народа, который сверг своего Царя?»[11].
Какая простая и точная мысль, которая открывает причину всех наших бедствий и всю, растянувшуюся на целое столетие, цепь последствий, содеянного преступления.
Что касается переписки и дневников Государя, то они побывали в руках большевиков и возможно подверглись подделке или вообще фальсификации.
Сам Государь, рассказывая позже Анне Вырубовой о тех событиях, признавался: «это все меня очень взволновало, так что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника»[12].
А записи в дневнике, который не вел Государь, присутствуют.
Но даже если запись из «Дневника» от 2-го марта, которая гласит, что Государь передал заговорщикам «подписанный и переделанный манифест» — принадлежит его перу, то разве она может являться доказательством «отречения»? Какой манифест? О чем? Да покажите же его, наконец! Предъявите почтеннейшей публике!
Но никакого «манифеста» или «акта отречения» не предъявляется.
А если Государь ради спасения армии вручил заговорщикам какой-то документ, который следует «перед прочтением сжечь», то это уже их «головная боль», а вовсе не Государя.
Известен другой документ о котором упоминалось выше. Более поздний. Это телеграмма Государя: «Председателю Госуд. Думы Петр. Нет той жертвы, которую Я не принес бы во имя действительного блага и спасения родимой Матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, чтобы (он) остался при нас до совершеннолетия при регенстве брата моего Великого Князя Михаила Александровича. Николай».
Проект телеграммы относится, по-видимому, к периоду 3-4 час. 2 марта 1917 г. Написан в Пскове. Передан Ген. Алексееву 3 марта вечером в Могилеве.
Государь, соглашаясь на восшествие на Престол Наследника, готов был пожертвовать «для спасения родимой Матушки-России» не только собой, но и любимым сыном. Но, по воспоминаниям генерала Деникина «Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно…Телеграмму эту Алексеев, «чтобы не смущать умы», никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование».
А по воспоминаниям полковника Тихобразова:
«Алексеев отказался телеграмму отправить, говоря, что это обоих их сделает смешными. Николай II несколько времени постоял в нерешительности, а затем попросил Алексеева телеграмму все же отправить»[13].
Но генерал Алексеев не отправил эту телеграмму, предав не только отца, но и сына.
Из тех обстоятельств, которые были приведены выше — можно заключить, что никакого добровольного и свободного волеизъявления Государя по «отречению от Престола» не было, как не было произвольного и самовольного ухода от власти.
Это ключевой момент. Именно за него боролись заговорщики и цепляются их сегодняшние последователи. Потому что, если Государь добровольно и в одностороннем порядке отказался от своего Царского служения, то тем самым он освобождал от клятвы, всех присягавших ему на верность, государственных и военных служащих.
А если нет? А если по факту — не было не только никакой добровольности, но и самого «отречения»? А если от присяги Государь никого не освобождал?
Сто лет русскому обществу, да и всему мировому сообществу пытаются внушить мысль, что в результате «слабохарактерности» Государь сам добровольно «отрекся от Престола». Что он своим «отречением» освободил всех своих подданных от присяги. Что заговорщики и генералы тут не причем. Нет, конечно они не отрицают, что предпринимали какие-то действия, но весь смысл их более поздних утверждений таков, что «Государь сам подписал «отречение», а что нам оставалось делать – мы спасали Россию».
Это утверждение – есть ложь. Непосредственно на заговорщиках и на генералах-предателях лежит вина за весь технический механизм февральского государственного переворота, за заточение и убийство Царской Семьи, за весь большевистский террор последующих лет, за русскую катастрофу ХХ-го века.
Но не только на них, а на всех, кто их поддержал словом, делом и даже мыслью. И на всех, кто поддерживает и сочувствует им вплоть до настоящего времени.
Ибо, именно февралисты «открыли дверь» для прихода большевиков к власти в России. И если бы не они, то никакого красного террора, ни лагерей, ни миллионов «невинно убиенных» просто не было.
Они не хотели оставаться подданными доброго, мудрого, верного долгу Царя, посчитав его слабым и безвольным.
И Господь послал нам «сильных и волевых» вождей в лице Ленина, Троцкого и Сталина. За что боролись – на то и напоролись. Что же теперь большевиков обвинять?
В этом году осенью будет отмечаться еще одна скорбная дата – столетие Октябрьской революции. И часто слышишь мнение, что главными виновниками русской катастрофы являются большевики-коммунисты.
А «февралисты» — это такие «добрые и милые» люди, которые очень хотели, но просто не сумели или не успели обеспечить благополучие и процветание России, поскольку были не законно изгнаны злыми и коварными большевиками.
Но давайте уже поставим все на свои места в истории России.
Большевики – это конечно палачи и могильщики Императорской России, но по сравнению с февралистами это «невинные дети».
Главными виновниками русской катастрофы остаются те, кто осуществил февральский государственный переворот и те, кто поддержал их. Им очень не хотелось выглядеть виноватыми, как это следует из их воспоминаний и мемуаров. Но следует положить предел этой исторической лжи. Термин «отречение» должен быть изъят из лексикона тех исторических событий. Государь не отрекался от Престола, а в результате тщательно спланированного заговора был свергнут или низложен.
От верноподданнической присяги Император никого не освобождал[14].
И тот, кто от этого факта не ужаснулся и не покаялся перед Богом – является клятвопреступником.
Государь отстаивал свое право на власть, прекрасно сознавая, что у него нет права на «отречение». По крайней мере, в том виде, в котором от него требовали заговорщики.
Давайте представим такую картину: к вам подводят ребенка, приставляют ему нож к горлу и говорят вам: «Отрекайся, иначе мы перережем ребенку горло».
Что вам остается делать? А ничего, кроме того, чтобы сказать: «Да, конечно отрекаюсь, только не убивайте ребенка». Или более мягко: «Да конечно, я согласен на отречение. На все согласен, только ребенка не трогайте».
Вы выдаете разбойникам нацарапанную на бумажке «расписку». Ребенка отпускают. Но потом на весь мир объявляют, что «вы добровольно отреклись и подписались под этим отречением».
Если кого-то такая «добровольность» устраивает, то это дело их совести и их взаимоотношений с Богом. Меня такая «добровольность» не устраивает.
Миф об отречении Государя формировался теми же людьми, что и миф о Григории Распутине. Одной из центральных фигур в обоих случаях выступал А.И. Гучков. Можно ли ему верить? Можно ли верить всей его банде, действовавшей в связке с западными спецслужбами и масонскими организациями?
В своих показаниях следственной комиссии 2 августа 1917 года А.И. Гучков сказал: «К вопросу об отречении Государя я стал ближе не только в дни переворота, но задолго до этого. Когда я и некоторые мои друзья, в предшествующие перевороту месяцы, искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях, в смене состава правительства, в обновлении его общественными деятелями, обладающими доверием страны, в этих условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя Верховной власти. На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что Государь должен покинуть Престол»[15].
Есть еще и другие признания А.И. Гучкова:
«Я ведь не только сочувствовал этим действиям, но и принимал активное участие. План заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство, затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство».
Это было заключительной частью гучковского стратегического плана. Как мы уже знаем, эта часть была выполнена на сто процентов: императорский поезд оказался отрезанным и от столицы и от армии. Государь Император оказался в буквальном тупике, и никакого выхода у него не было»[16].
Итак, имел место заговор с целью свержения Государя. Этот заговор был осуществлен антихристианскими, антигосударственными, антирусскими, силами. Государь был свергнут с Престола.
Следовательно, утверждения философа Ивана Ильина о том, что Государь не боролся за Престол, а «народ был освобожден от присяги» нельзя признать «юридической, исторической и религиозной правдой».
Мистика лишения русского народа самодержавной монархии, как высшей нравственной формы государственного управления состояла в том, что русскому народу Господом была предоставлена возможность осуществить свой выбор или осознанное свободное волеизъявление между православным благочестивым монархом и безбожными террористами. И народ в качестве своих политических вождей выбрал вторых.
Вследствие этого выбора, Господь, использовав все угодные Ему средства и способы к отрезвлению взбунтовавшегося народа, предначертал этому отрекшемуся от Него народу необходимость пройти через очистительное горнило страданий. Таких страданий, которые способны привести его к покаянию в богоотступничестве и в бунте против Богом установленной царской власти.
В 1917 году написал поэт Максимилиан Волошин написал:
«С Россией кончено… Напоследях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада. Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда»!
Присяга на верность Государю дается перед Крестом и Евангелием. И закрепляется крестоцелованием. И нарушение этой клятвы есть «Иудин грех».
Для Государя просто немыслимо было, что фактически все позволили себе преступить через эту клятву, потому что, нарушая ее человек, отрекался не только от Государя, но и совершал акт богоотступничества. И вот этого чистое сердце Государя никак не могло предусмотреть.
Народ, отвернувшись от своего Царя, отвернулся и отрекся от своего Нравственного идеала, ибо последний русский Государь Николай Александрович в своей земной благочестивой жизни являлся воплощением этого Нравственного идеала.
Архимандрит Константин (Зайцев) писал: «Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и Боге. «Россия» вообще перестала существовать, как некая соборная личность. Осталась рассыпанная храмина, в которой не могла ничего сплотиться достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Бога, ни для защиты Родины»[17].
Глубокая вера Государя стала камнем преткновения для тех, кто восстал против него. Кротость и смирение Государя рассматривались обществом, как проявление безволия.
А ведь смирение – есть первая заповедь Евангелия и исполняющий ее имеет в себе дух смиренномудрия, т.е. имеет способность различения «добра» и «зла».
В борьбе за свободу, за свои права русский народ упустил, что истинная свобода – есть свобода от плена греха. А всякий бунт есть, своего рода, стихия. Стихия разнузданных страстей. Она и погубила Российскую Империю.
Государь, отдавая все свои силы, как только мог, противостоял этой стихии. Но силы оказались не равны. Стихия ненависти на том историческом рубеже, по попущению Божию, оказалась сильнее и временно победила.
На Крестопоклонной неделе 1917 года в России стали праздновать «Пасху».
Но не в силе Бог, а в правде. Как говорил известный киногерой: «У кого правда, тот и сильнее». И спустя столетие прославленный Господом во святых Государь, побеждает эту стихию ненависти, стихию лжи — своей любовью.
А нам для того, чтобы стать соучастниками этой победы, следует устранить из своей жизни «Иудин грех» — предательство и ложь, посеянные заговорщиками и генералами-предателями в феврале и марте 1917 года.
[1] И. Ильин. Собр. соч. Русская книга, М, 1993, т.2, кн. II, с.107
[2] Цит. по «Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы». Под ред. П.Е. Щеголева. Изд. «Советский писатель» М.,1990, с. 22-24
[3] В. Кобылин. Анатомия измены, Царское дело, СПб, с.230
[4] Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных Сретенский монастырь «Новая книга», «Ковчег», М., 1999, с.239
[5] В.М. Крылов, Н.А. Малеванов, В.И. Травин. «Последние дни Императора». Изд. «Петербург — ХXI век», СПб, 1998, стр. 204
[6] Цит. по: Сергей Фомин. Православный Царь-Мученик, Православный паломник, М., 1997, с. 623
[7] Там же.
[8] См. Петр Мультатули. Отречение, которого не было, Астрель, М., 2010,с.606
[9] См. Там же, с.601
[10] См. Лили Ден «Подлинная царица». Йен Воррес «Последняя Великая княгиня». Воспоминания очевидцев. Изд. «Издательский дом «Нева»», СПб, «ОЛМА-ПРЕСС», М., 2003 г., с.132-133
[11] Рассулин Ю.Ю. «Верная Богу, Царю и Отечеству», «Царское Дело», СПб, 2005, с.163
[12] Цит. по Петр Мультатули. Указ.соч., с.610
[13] Цит. по: Сергей Фомин. Сергей Фомин. Указ. соч., стр. 583-584
[14] В качестве пояснения и примера привожу текст «отречения» Императора Вильгельма:
«Настоящим отрекаюсь на будущее от прав на корону Пруссии и связанных с ними прав на корону Германской империи. Равным образом освобождаю всех государственных служащих Германской Империи и Пруссии, а также всех офицеров, унтер-офицеров и рядовых флота, прусской армии и воинских контингентов союзных государств от присяги, принесенной мне, как Императору, Королю и Верховному Главнокомандующему. Ожидаю, что они будут помогать восстанавливать порядок в Германской Империи лицам, к которым перейдет фактическая власть в Германии, защищать немецкий народ от грозящих ему анархии, голода и иноземного господства. С подлинным верно: подписано Его Величества собственной рукой и скреплено императорской печатью. Дано в Амеронгене, 26 ноября 1918.». Цит.по: Элизабет Гереш. «Николай». Изд. «Феникс». Ростов-на-Дону. 1998.
[15] С.С. Ольденбург «Царствование Императора Николая II», Изд. «Петрополь», СПб, 1991, с. 599
[16] См. Иван Солоневич. «Великая фальшивка февраля. http://rus-sky.com/history/library/february.htm
[17] Архимандрит Константин (Зайцев). Чудо русской истории, «НТЦ «Форум», М.2000, с. 475
