Священник Сергий Чечаничев. ПИСАТЕЛЬ, КАПИТАН, ХРИСТИАНИН
29 марта 2017Памяти Виктора Конецкого
30 марта 2017 года исполняется пятнадцать лет со дня кончины замечательного русского писателя и певца труда морского Виктора Конецкого.
Язык не поворачивается назвать его ленинградским писателем, ибо, несмотря на то, что, исключая работу на море, он прожил свою жизнь в Ленинграде – его литературные произведения пронизаны петербургским духом. Но ровно на столько, чтобы именовать его писателем питерским, а не петербургским. Он сам называл свой город Ленинградом, полагая, что «петербуржцами – всем нам еще нужно стать».
Как можно воздать благодарность уже ушедшему в иной мир человеку, который в значительной мере повлиял на твою жизнь, на твою душу, на твой профессиональный выбор?
Если ты человек верующий в Бога, а тем более священник, то конечно, следует ежедневно поминать раба Божьего Виктора в молитвах об упокоении и просить у Господа о прощении его вольных и невольных прегрешений.
Всех нас неизбежно ждет Страшный Суд Господень, на котором каждый лично будет отвечать перед Богом за то, как умножал, растрачивал или «закапывал в землю» те таланты, которые Господь преподает всякому человеку от его рождения.
А наши молитвы друг за друга, как за живых, так и за усопших, имеют первостепенное значение перед Богом.
У Виктора Викторовича тоже были таланты от Бога. И он их «не закопал», и не растратил. А в значительной мере преумножил. Это и литературный дар, который был реализован в нескольких томах его произведений и в киносценариях, по которым поставлены известные и любимые всем народом фильмы «Полосатый рейс», «Путь к причалу», Тридцать три». Это и дар художника – мы можем, хоть и не на частых выставках, видеть его трогательные лирические акварели. Это дар военного моряка-спасателя и штурмана-мореплавателя, который он милостью Божией и своим трудом преобразил в дар спасателя человеческих душ на писательском поприще. Ибо есть множество свидетельств со всех концов России о том, как книги Виктора Конецкого возвращали от уныния и отчаяния к жизни, к труду, к творчеству многих людей и, особенно, моряков.
Виктор Конецкий. 2000 год.
Хочется сказать какие-то теплые и добрые слова в память ставшего таким близким человека. И, кроме проникновенных песнопений христианской панихиды, заупокойных молитв и регулярно вынимаемой на Проскомидии частички из просфоры «за упокой» пропеть ему песнь братской любви, не только, как любимому писателю и замечательному моряку-собрату по профессии, но прежде всего, как брату во Христе.
Понятно, что здесь можно наткнуться на определенное противодействие со стороны альтернативных сил: «Какой брат во Христе? С ума сошли? Да ведь он выпивоха, матерщиник, смехотворец… И священство не очень любил, и в Храмах “через пень колоду” бывал, и к Богу, и к вере был индифферентен. И всегда ли был добр? Какой же он христианин? Нет, не допустим!».
Таким «ревнителям» можно напомнить, что Господь «пришел призвать не праведников, а грешников к покаянию» (Лк.5:32). И сказал всем нам: «…если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф.6:14,15).
Мое знакомство с произведениями Виктора Конецкого началось в двадцатилетнем возрасте с повести «Вчерашние заботы», опубликованной в нескольких номерах журнала «Звезда». В мае 1981 года, после моего возвращения из армии, старший брат подсунул мне эти журналы, театрально прочитав вслух по ролям, отрывок о том, как капитан Фомичев вставал на якорь в порту Певек. После чего повесть была «залпом» прочитана и вместо возвращения на родной завод «Ленинградское Адмиралтейское объединение», где мне довелось пару лет трудиться до армии, я подал документы в Ленинградскую Мореходную школу. Откуда и вышел через полтора года матросом-мотористом. С того времени прошло тридцать пять лет – целая жизнь.
После окончания мореходной школы мне пришлось три года отработать матросом и старшим матросом в Камчатском морском пароходстве. Пройти на таких же судах-лесовозах, как литературное «Державино», весь Дальний Восток. Побывать на Чукотке, в Японии и в Северной Корее, на Сахалине и Шикотане, в Магадане и Ванино, обойти почти все портпункты Камчатского полуострова. Довелось самому испытать, что такое настоящая мужская работа – круглосуточные выгрузки на рейдах на небольшие несамоходные баржи-плашкоуты. С таких же плашкоутов на Сахалине в трюма грузился уголь. В Северную Корею везли цемент, а в Японию – лес. И суда назывались соответственно географии: «Камчатсклес», «Камчадал», «Леналес».
Потом, по возвращении в Питер, была работа в Ленинградском морском порту, в Балтийском Морском пароходстве, и вновь в морском порту, но уже Санкт-Петербургском. Всего отработал матросом более десяти лет. Затем трудился помощником капитана на небольших портовых судах и на берегу в управлении портового флота. Параллельно учился и заочно окончил судоводительский факультет Государственной морской академии имени адмирала С.О. Макарова, а спустя много лет и Православную Духовную семинарию.
Кажется, в 1987 году состоялась памятная встреча членов литературного клуба Ленинградского морского порта с Виктором Конецким. Конференц-зал в здании Управления порта на Межевом канале был заполнен до отказа. Виктор Викторович очень интересно рассказывал о своих последних рейсах, о друзьях-писателях, о переписке Виктора Астафьева с Натаном Эйдельманом. Утверждал, что труд писателя обусловлен «крепкой задницей» и терпением. Еще говорил о роли женщины в творчестве мужчины: «Когда любимая девушка тебе изменит, то ты садишься за писательский стол с одной мыслью – доказать ей, что ты тоже чего-то стоишь, и что не следовало ей так с тобой поступать».
В подтверждение этой мысли в одной из последних книг Виктор Конецкий приводит такой «разговор» со своей пишущей машинкой:
«– Слушай, – уже сонным голосом пробормотала машинка, – кабы невеста не наставила тебе рога, ты бы никогда не стал писателем и остался полным обормотом на веки веков.
– Аминь! – сказал я».
Эта тема получила развитие в одной из записей писателя: «Конечно, женщина всегда влияет на творчество мужчины. Или она возбуждает в нем желание творить, или гасит, уничтожает всячески его желание или возможность творить. Значит – всегда соучастник. И в победах, и в поражениях…»
Но в основном разговор тогда шел о морском труде и проблемах флота.
Находясь под впечатлением от этой встречи, я написал ему письмо через журнал, с выражением благодарности за его произведения и назвал его в этом письме от избытка чувств «своим вторым отцом». Он ответил открыткой. Мы созвонились и поговорили немного…
Ну, а потом был мой приход к вере, к Богу. Крестился я только в 1989 году в возрасте 28 лет. Светские литературные произведения на долгие годы уступили место произведениям и трудам духовным. И вот спустя многие годы в моей жизни вновь произошла встреча с писателем Виктором Конецким…
Несколько лет назад мне пришлось искать на Смоленском кладбище могилу своего тестя, похороненного в начале 90-х годов прошлого века. Документов о месте захоронения не сохранилось. Было только свидетельство его последней супруги о том, что могила находится недалеко от Храма Смоленской иконы Божией Матери. И вот последовательно прочесывая «дорожки» кладбища я наткнулся на могилу с черным гранитным крестом, якорем и якорь-цепью. Вернее не наткнулся, а прямо вышел на нее и, увидев знакомое имя, застыл в сердечном умилении.
Что-то далекое, бесконечно родное и теплое ожило в душевной памяти. Ведь я много лет не обращался к его произведениям и даже не подозревал о его кончине, а иногда вспоминая, думал, что он вот здесь в Питере – может и не совсем здоровый, но живой.
«Ну, здравствуй, Виктор Викторыч! Вот и снова встретились…», –произнеслось то ли мысленно, то ли вслух.
Тогда я еще не был священником и поэтому, просто перекрестившись, прочитал молитву: «Упокой, Господи, раба Твоего Виктора и прости ему вся согрешения вольная же и невольная, даруя ему Царствие и причастие вечных Твоих благ и Твоея безконечныя и блаженныя жизни наслаждение!»
А могилу тестя потом все-таки тоже отыскал.
На панихиде у могилы В.В. Конецкого на Смоленском кладбище
30 сентября 2016 года.
Спустя немного времени, при разборе старой библиотеки на даче, мне попала в руки книга Виктора Конецкого «Рассказы и повести разных лет» – такая синего цвета, 1988 года издания. Я тут же открыл ее наугад. Первая фраза, на которой остановился мой взгляд, овеяла меня христианским «дыханием».
Это были строки письма сына-фронтовика к старику-отцу в блокадный Ленинград из повести «Кто смотрит на облака», написанной в 1968 году: «Я знаю только одно, что я не понимаю своего народа, – прочитал старик из письма. – Я не знаю, что такое русский народ, русский характер и где кончаются его плюсы и начинаются его минусы. Всегда я чувствую только одно: сила моего народа, моей истории огромна; ее роль в истории мира тоже огромна. И если на земле есть Христос, то это и есть Россия…»
Подумалось: «Почему же, при прочтении этого произведения почти тридцать с лишним лет назад, эти слова прошли мимо меня и не остались в памяти?» Наверное, потому что тогда еще даже не был крещен, а «каменное» сердце было не способно впустить в себя Христа.
А сегодня эта фраза для меня звучит, как лейтмотив всех произведений Виктора Конецкого.
Скачав из Интернета собрание его сочинений, и прочитав их вновь «открывшимися» глазами, я с удивлением обнаружил, что чуть ли не в каждом произведении и на многих страницах есть строки посвященные Богу. Почему же я раньше этого не замечал? А может, как раз и замечал – подсознательно? Потому и пришел к необходимости Святого Крещения?
По сути, мне пришлось вслед за писателем пройти по пути ко Христу. Виктор Конецкий преодолел этот «тяжкий путь познания» Бога и стал человеком по настоящему верующим вовсе не в детстве или в юности, хотя крестили его Никольском Морском соборе в 1934 году, а в вере наставляли мама и тетушки.
В дневнике 1947 года будущий писатель отмечал: «Надо попробовать записать то, о чем думал в эти 30 дней. Основной вопрос, как всегда, это вопрос о жизни, ее целях, возможностях, о смысле. Все время вертится мысль о полной бесцельности существования вообще всего человечества…»
Думается, что первая серьезная встреча с Богом у Виктора Викторовича произошла, когда при движении поезда он, еще будучи курсантом, в карауле потерял, а потом чудом нашел свою винтовку – об этом событии писатель рассказал в повести «Вчерашние заботы».
А вторая встреча, более страшная – случилась на море, возле камней «с романтическим названием «Сундуки», где он участвовал в спасении выброшенного на эти камни среднего рыболовного траулера.
Январь, штормовые условия, ледяная вода, ночь, темнота – из того, что написал Виктор своему брату Олегу в письме от 20 января 1953 года, любому здравомыслящему опытному моряку понятно, что шансов выжить в тех условиях практически ни у кого из спасателей не было.
Это – для них осталось загадкой – почему перегруженные шлюпки не переворачивались на штормовой волне, или почему на разбивающихся «в щепки» шлюпках уже не оказывалось людей? И почему, когда уже никакой надежды на спасение не было и «руки не выдержали», хлынувшая в машинное отделение вода, вытолкнула из него воздух через раструбы вентиляторов, которые были рядом? И эта струя воздуха отбросила лейтенанта-спасателя к рубке. И он остался жив. Конецкий объяснял это обстоятельство простыми словами: «очевидно, помирать было рано». Но Кто это решил? Для человека верующего здесь загадки нет: по всем законам природы он должен был погибнуть, но Господь спас и его, и всех остальных. Да – через их усилия, через их мужество, через их труд – но спасал Господь.
В молодости по бесшабашности об этом не думаешь. Но в зрелости, оглядываясь назад и имея определенный профессиональный и житейский опыт, мы смотрим на такие события совсем другими глазами.
Вера пришла к Виктору Викторовичу уже в зрелом возрасте, когда весь накопленный жизненный опыт показал, что Бог реально присутствует в этом мире. А сама вера воспринимается, как дар Божий, как Его ответ сердцу, ищущему любви.
Хотя с самых первых произведений тема веры во Христа волновала сердце писателя, иначе она просто не присутствовала на страницах его книг. А она присутствовала… И самое поразительное, что присутствовала, несмотря на разгар гонений государственной власти на Церковь.
В ранней повести «Завтрашние заботы» (1961 г.) можно прочитать следующие строки:
«Проводив Глеба, Мария Федоровна, конечно, заплакала. Шла домой по гранитной набережной Мойки, часто оборачивалась на мрачное, еще петровских времен, здание Экипажа и плакала, молясь про себя: “Господи Боже! И ты, Никола Чудотворец Морской, помогите сыну моему Глебу, и пускай он не повторит судьбы своего отца…” Отца Глеба убило снарядом, когда он копал противотанковый ров под Ленинградом. Мария Федоровна вспоминала мужа и сына и молилась Николе Морскому…»
Но это вера матери. А как же выглядела вера автора? Ведь Виктор Конецкий сам является героем почти всех своих произведений. Правда, иногда скрываясь под другими именами.
В рассказе «Заиндевелые провода» (1957 г.) главный герой, оказавшийся в Ленинграде у стен Исаакиевского собора, выглядит явно не верующим человеком: «Алексей впервые заметил надписи на фронтонах собора и разобрал славянскую вязь одной из них: “На тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во век”. Алексей не согласился с этим изречением, чертыхнулся и не стал разбирать другие».
Тоже самое можно сказать о главном герое «Повести о радисте Камушкине» (1962 г.): «…И сразу же у Федора Ивановича пропало ощущение торжественности. Он подумал о зацелованном слюнявыми губами стекле икон, и вся грязь и ложь церкви, которой он не любил и в силу своих убеждений и просто потому, что сам Христос, просящий стукнуть по лицу второй раз, если стукнули первый, был несимпатичен и даже брезгливо неприятен ему…».
Но в уже упоминаемой выше повести «Кто смотрит на облака», как было видно, отношение к Богу совсем другое. И еще там – в самой первой главе про блокадную девочку Тамару, которая чудесным образом была спасена от голодной и холодной смерти, есть такие слова: «…она ощутила тяжесть почтовой сумки на своем плече и решила, что если есть Бог, то Он хороший».
В повести «Соленый лед» (1969 г.) Виктор Конецкий вспоминает знаменитый роман Генриха Сенкевича, в котором описываются гонения на христиан во времена императора Нерона: «Я помню из прочитанной в детстве книжки “Камо грядеши”, что символом ранних христиан была рыба. Ее силуэт чертит на песке Лигия». Эта «рыба» – есть символ победы христианской духовности над материализмом Рима.
В романе-странствии «Среди мифов и рифов» (1972 г.) Виктор Викторович пересказывает в своей интерпретации историю Святого первомученика Стефана:
«27 декабря выгрузки не было “по обычаям порта”. Отмечался праздник памяти святого Стефана. Избранный в число первых семи дьяконов церкви, Стефан, как образованный эллинист, не ограничивался служением в трапезах, но смело и убедительно проповедовал Евангелие и победоносно вел прения о вере в синагогах. Фанатики обвинили его в богохульстве и осудили на смерть. Он был побит камнями, причем среди участников казни был и юноша Савл, впоследствии великий апостол Павел. Насильственно была прекращена жизнь благовестника, который впервые ясно выдвигал идею вселенского христианства, предназначенного объять мир, – идею, главным провозвестником которой впоследствии сделался апостол Павел. Апостол Павел, как известно, дошел до Рима, умудрился обратить в свою веру любимую наложницу императора Нерона и тогда уже лишился головы, автоматически став святым.
Таким образом, в празднике святого Стефана есть нечто, напоминающее отцам и дедам о том, что и они, как их сыновья и внуки, совершали в юности необдуманные поступки. Побивая каменьями ближнего своего, молодые люди не должны терять надежду на то, что в будущем они станут святыми Апостолами».
В этом же романе Виктор Конецкий описывает свою поездку к месту, связанному со Св. равноапостольной Марией Магдалиной в одном из рейсов в сирийском порту Латакия. Советский морской агент Таренков на машине привез его с капитаном судна в часовню, стоящую на том месте, где по преданию Св. Мария Магдалина омывала ноги Христу…
«И на меня тоже хлынуло старосемейное, давно истлевшее в могилах на Смоленском, на Пискаревке, на Богословском. Баба Мария, тетя Матюня и тетя Зика… И тихо зазвучали для меня их добрые, вразумительные голоса, которыми бабушки и тети говорят с малолетними внуками и племянниками: “Ее имя, Витюша, звучит покаянием и прощением грехов, и странник, проходя по сладостно благоухающей и цветущей зелени берегов Генисарета и приближаясь к развалинам башни и одинокой пальме арабской деревни Эл-Медждель, невольно вспоминает древнее предание о той, греховная красота которой и глубокое покаяние сделали знаменитым самое имя Магдалы…”
Не знаю, откуда проникал в часовню зыбкий, перламутровый свет – через окна высоко под куполом или через нечто вроде узких бойниц в стенах.
Мы вошли в этот свет и постояли, привыкая к нему и к церковному запаху.
Прямо против входа висела большая икона…»
Здесь писатель скатывается в светскость и отдает дань своему безбожному времени: «Вернее, это была не икона, а иконописный портрет молодого мужчины со взглядом старого психиатра».
Не красиво и даже цинично, но – «из песни слов не выкинешь».
А далее опять возвращение к теме: «Он держал в руках открытую книгу. Тенистой славянской вязью вязались строки:
Блажени есте, егда поносят вас и ижденут, и
рекут всяк зол глагол на вы лжуще Мене ради,
радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех…
…Часовня была пуста. Никто не жил рядом и не охранял ее.
В нише-алтаре лежали свечи и деньги.
Таренков бросил туда несколько бумажек, сказал:
– Берите свечи, братцы. Направо – за ваших раньше срока погибших. Налево – за ныне живущих.
Я попытался сосредоточиться и восстановить в памяти имена всех своих погибших, пока зажигал и ставил в песок жертвенника свечу, но это оказалось безнадежным делом. И я только хорошо помянул всех погибших раньше срока, когда свечка утвердилась и огонек ее бестрепетно затеплился в неподвижном воздухе часовни.
Одну свечу, шишку сосны и веточку акации я прихватил с собой. Я знал, что мать этот подарок сохранит до смерти. Ведь для верующих вся здешняя земля – священна».
Справедливости ради, надо отметить, что в книге «Никто пути пройденного у нас не отберет» Виктор Викторович еще раз вспоминая об этой истории, исправляет свою непристойность следующей фразой: «Усталый Христос и славянская вязь евангельских слов под иконой: “Блажени есте, егда поносят вас и ижденут…”»
Писатель называет главу «Мимолетный праздник» – своей «любимой главой» из книги «Среди мифов и рифов». И приводит слова «старого-старого писателя» Виктора Шкловского, которые были навеяны той главой: «Ты рассказывай нам о портах; там где-то жила Мария Магдалина, которую не забыть. Деревья ушли, люди измельчали, но память о Магдалине прекрасна… Помни Марию Магдалину, которая во что-то верила и потому жива и бессмертна…»
Ошибся старый писатель – Св. Мария Магдалина верила «не во что-то», а в Господа Бога Иисуса Христа. Извечная ошибка людей вне Церкви – подменять вопрос: «В Кого верить?» – вопросом: «Во что верить?» Отсюда наверно и родилась присказка: «Ни во что не верю!». Хотя Виктор Шкловский учился еще в те времена, когда «Закон Божий» в учебных заведениях преподавали. Видимо подзабыл, а может просто не так выразился…
А еще Св. Мария Магдалина первой удостоилась увидеть воскресшего Христа: «Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов» (Мк.16:9).
В повести «Морские сны» (1975 г.) Виктор Викторович приводит большую цитату из библейской книги Св. Пророка Ионы, предваряя ее своим кратким размышлением:
«С некоторым содроганием представил я пророка во вздувшемся брюхе истерзанного птицами, рыбами и гребными винтами кашалота. Просидеть, или пролежать, или простоять трое суток в таком страшилище – не фунт изюма съесть. Бог знал, как наказать дезертира…
…И взяли Иону, и бросили его в море, и утихло море от ярости своей. И повелел Господь большому киту проглотить Иону; и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи…Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня; все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада. И сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу».
Говорят: «Кто в море не ходил, тот по-настоящему Богу не молился». Именно эта поговорка вспоминается при чтении описания подхода судна «Обнинск» к причалу при штормовых условиях, в повести «Последний раз в Антверпене» (1977 г.):
«Господи, прости и помилуй! Чем совершеннее и мощнее делаются дизеля, тем ужаснее плавать… Ну вот, а теперь больше ничего уже не сделаешь. Теперь вцепись руками в какой-нибудь поручень и смотри, как твое судно наваливает на береговую твердь. Ах, как все-таки помог бы сейчас якорек! Как он бы придержал мне нос! Господи, так скулой и врежем в кран! Какого черта эти краны всегда так близко от края причала! Может, попробовать еще лево на борт и вперед столько, сколько успеют набрать оборотов? Нет, бессмысленно – винт и повернуться не успеет!
– Мостик! Кран не заденем? – это старпом орет.
Трах! Чего-то не очень уж сильно трахнулись, почему бы это? Неужели якорем трахнулись? Господи, пронеси и помилуй!..»
Слава Богу – все остались живы и даже для судна все обошлось почти без повреждений… Ибо сказал Христос: «Просите и получите…» (Ин.16:24)
В романе «Никто пути пройденного у нас не отберет» (1987 г.) в главе «Как я первый раз командовал кораблем» Виктор Викторович пишет о наказе своей матушки: «…мама терпеть не могла фотографироваться и никогда фотографий не дарила. Она вручила мне – офицеру и члену партии – миниатюрную иконку покровителя всех моряков Николы Чудотворца.
И наказала никогда с ней в морях не расставаться. И нынче эта иконка плавает со мной, хотя и побаиваешься то бдительного таможенника, а то и собственного первого помощника».
В повести «На околонаучной параболе…» (1989 г.) интересны размышления Виктора Викторовича о литературе «чести и совести»:
«Различать умную душу от умной головы способен далеко не каждый. Различать это с каждым годом делается все труднее даже тем, кто хочет сознательно сохранить в себе способность к такому разделению.
Я знаю одного большого поэта, который считает, что наша классическая литература делится на литературу чести и литературу совести. Представьте себе, что какой-нибудь неробкого десятка хам – талантливый литератор – плеснул рюмку водки в лицо Лермонтову. Дальнейший ход событий всем абсолютно ясен. Неизбежна пуля и чья-то смерть.
Теперь представьте Достоевского. Как ходит он, оскорбленный, всю ночь и как корчится его душа. Не страх поединка и не страх смерти в его душе. “А ведь ты заслужил, милгосударь, заслужил, голубчик, ничтожество ты, и рука, оскорбляющая тебя, не хама рука, а Господа! Следуй примеру Его и поцелуй руку оскорбителя! И благодари оскорбителя, ибо он осенил мукой совесть твою…” И на глазах всего общества Федор Михайлович вполне способен был бы пойти к оскорбителю, преклонить колено и поцеловать его руку, ибо свершить все это неизмеримо мучительнее и ужаснее было бы, нежели пульнуть друг в друга…
Можно приводить бесконечное количество нюансов темы чести и темы совести в русской литературе, но бесспорно ясно одно – следить закон чести всегда проще, ибо он всегда изображен с графической четкостью на скрижалях каждого данного общества в данный период, нежели следить за частицей среди Броунова движения человеческих совестей».
Очень трогателен рассказ из повести «Последний рейс» (2000 г.) о том, как 22 июня 1941 года – в день начала Великой Отечественной войны, старый лоцман Трофимов в последний момент успел увести подорвавшееся на мине, тонущее судно «Рухна» с Морского канала на бровку. И, благодаря его героизму, морские ворота Ленинграда «остались открытыми для торговых судов и боевых кораблей». Разве это не пример истинно христианского отношения к порученному делу, при исполнении которого человек даже перед возможностью смерти, до последнего исполняет свой долг, с готовностью положить свою жизнь «за други своя»?
Виктор Конецкий не стесняется признаваться в слабостях. Это и есть признак настоящего писателя, который «выворачивает себя наизнанку». Он не боится признаться в трусости или малодушии, или в каких-то скверных поступках, которые мучают его совесть и вызывают чувство стыда. В поступках, которые он не хотел бы повторять. Писатель не работает «на показуху», а представляет себя таким, какой он есть. И этим он нам дорог. Потому что в этих его поступках, мы можем, как в зеркале, увидеть самих себя.
Вот он рассказывает про «позорный случай», который произошел с ним в 1955 году при перегоне сейнеров из Петрозаводска на Камчатку, когда он от усталости «заснул, стоя на руле» и слегка врезал в корму впереди идущего траулера.
А в повести «Путевые портреты с морским пейзажем» (1970 г.) Виктор Викторович с угрызениями совести вспоминает, про одного из матросов, который рассказывал, как он клянчит выпивку у своей бабуси, издевательски спрашивая ее при этом, купила ли она билет «в очередь на крематорий?»
«Хохот стоял. И я, подлец, засмеялся… – чего не сделаешь за компанию».
Разве это не мы?
В «Инфарктном дневнике» (1984 г.) Виктор Конецкий писал: «Почему тебя раздражает безбожник, ежели сам ты веришь в Бога? Ты жалеть должен безбожника, а не ненавидеть!».
Разве это всё не про нас?
А как проникновенно описано братское единение капитана дальнего плавания Конецкого с продвинутым «борцом за мир» священником-дельтапланеристом Сидором Петровичем и их общее сострадание к чересчур «усугубившему» работяге, в рассказе-шедевре «Поджиг, который выстрелил»:
«Перед расставанием мы со священником скинулись ему по трешке – на похмелку, а девушка высыпала горстку-ладошку мелочи – на счастье, вероятно. (Потому что ананас он отверг, сказав: “Не та закусь!”)… Борьба наша против пьянства и вообще трудна, ибо болезнь запущена. Но тем эта борьба еще осложняется, что среди пьющих за историю России было много и людей честных, умных, талантливых. И даже сложилось этакое к ним отношение… Ну, как вот в нашем случае. Сбросились. Плохо это? Ясное дело, что плохо. Но… жалко ведь человека, а? Ведь парень-то он наверняка хороший – и об артели думает своей, мясо ей волокет, и работяга – по рукам видно. Нетрудовые доходы его за тыщу верст обходят. Да, жалко человека. Не он же виноват – водка… Чего с нее возьмешь? Вещество бесцветное, бездушное, безответное – хуже даже родимого пятна».
В повести «Вчерашние заботы» писатель уже высказывался на эту тему: «Ведь не было и нет несчастнее и бесправнее человека в мире, нежели горький пьяница». Знал писатель, о чем говорил.
Невозмутимость и мягкость юмора Виктора Конецкого, с которой написан «Поджиг…», или другие рассказы, в которых Петр Ниточкин повествовал о морском коварстве или о психологической несовместимости на флоте, имеют свойство, как лекарство возвращать читателя к жизни. А рассказ о «невезучем Альфонсе»? А «История с моим бюстом»?
А как замечательно изображен «хозяин собственной судьбы» вечный помощник капитана Электрон Пескарев, над которым Старец – шестидесятипятилетний капитан шхуны, бывший соловецкий монах совершил обряд перекрещения его в Елпидифора.
А рапорт капитан-лейтенанта Н.Д. Дударкина-Крылова с 22 замечаниями к пожарной лопате №5 или его Акт «административного расследования» с выводом о том, что «плавая на номенклатурном гидрографическом имуществе, ввиду отсутствия спасательного круга, матрос Курва Ф.Ф. свою фамилию полностью оправдал и все вещи утопил».
А рассказы матроса Андрея Рублева из «Вчерашних забот»?
После прочтения таких повествований рассеивается туман безысходности и отпадает уныние. И ты вдруг озаряешься прекрасностью жизни и людей, которые есть на этом свете: и братьев Петра и Павла Басаргиных (названных именами свв.первоверховных апостолов), и Пети Ниточкина, и Веточки, и капитан-лейтенанта Дударкина-Крылова, и Стасика-милиционера, и матроса Андрея Рублева, и реального друга писателя — артиста Олега Даля, который жил этажом ниже. Хотя все книжные герои писателя вполне реальны.
Вообще не случайно появление в одно время ряда таких замечательных творческих личностей, как Олег Даль, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава, Виктор Конецкий, Георгий Данелия….
В них, не смотря на внешнюю греховность и некоторую невоздержанность, видится и христианская мудрость, и глубокая интуиция, и ненавязчивая деликатность. И все это при их взрывных характерах.
Они, как будто специально были посланы к нам Богом, чтобы поддерживать, утешать, подавать надежду, умудрять наше отпавшее от веры во Христа общество. Напоминать нам о самом факте существования Бога. Причем, будучи сами не церковными людьми… Вот парадокс…
Многие образы киногероев, созданные Олегом Далем вполне тянут на христианские. Один «рядовой Колышкин» чего стоит. А Женя Соболевский из «Хроники пикирующего бомбардировщика? А неунывающий Солдат из фильма «Старая, старая сказка»? А юродивый шут из «Короля Лира»? А разведчик Сергей Скорин из «Вариант “Омега”»?
А Владимир Высоцкий с его «Купола в России кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал…»? Сколько у него песен, в которых, так или иначе, идет разговор о Боге или звучит обращение к Богу… «Мы Бога попросим: “Впишите нас с другом в какой-нибудь ангельский полк!”».
А Булат Окуджава с его: «Царь Небесный подаст мне прощение за прегрешения…»? И ведь подал Царь Небесный – перед самой смертью Булат принял Святое Крещение с именем Иоанн.
А знаменитый режиссер и близкий друг Конецкого Георгий Данелия?
В одной из глав своей книги «Тостуемый пьёт до дна», где он рассказывает о дружбе с народным поэтом Расулом Гамзатовым, есть весьма поучительный для всех христиан пример. Данелия пишет о тех временах, когда он еще не был широко известен:
«Думаю, что должен упомянуть и о некоторых привилегиях, которые принесла мне дружба с Народным поэтом.
Как-то, в самом начале работы, мы с Гамзатовым и Огневым приехали на моем “Москвиче” в Дом литераторов пообедать. Пока я запирал машину и снимал щетки, чтобы их не украли, Расул и Володя прошли в ресторан. Меня на входе остановила вахтерша:
– Ваше удостоверение. (В Дом литераторов пускали только по членским билетам Союза писателей, а у меня такого не было).
– Я шофер Расула Гамзатова, – сообразил я и показал ей щетки.
– Проходите».
Вот сидишь и думаешь, как бы ты повел себя на его месте. Наверное, возмутился бы духом, сказал бы пару «ласковых» слов вахтерше, вызвал бы своих друзей Гамзатова и Огнева. Устроили бы все вместе трепку и администратору, и вахтерше, и т.п. Возбудился бы сам, возбудил бы всех… Устроил бы склоку.
А Георгий Николаевич одной фразой победил всех бесов сразу. И поступил так, как воистину учит Священное Писание «Уклонися от зла и сотвори благо» (Псал.33:15). И душой при этом не покривил. Он действительно, как «шофер» привез Гамзатова с Огневым в Дом литераторов.
Ситуация разрешилось и все остались с мирным сердцем.
Мало того, Данелия «набросал себе соломы» на десять лет вперед, ибо и через десять лет, когда он, уже будучи известным режиссером, приехал в Дом литераторов в компании известных итальянских артистов, их безпрепятственно пропустили только потому, что та самая вахтерша признала в нем «шофера» Расула Гамзатов.
Здесь, правда оговорюсь, что это Георгий Николаевич считает, что он «сообразил», а мне думается, что его Господь надоумил.
На мой взгляд, эта история достойна того, чтобы ее вставить в какой-нибудь современный Патерик.
Но вернемся к теме.
Как-то за прошедшие 15 лет осталось не замеченным, что Виктор Конецкий ушел в иной мир ко Господу в день памяти Святого преподобного Алексия – человека Божия.
Алексий – в переводе с греческого значит «защитник». Посмотрим на его житие:
«Преподобный Алексий, человек Божий, родился в Риме от знатных и благочестивых родителей. Когда же он достиг совершеннолетия, родители решили его женить. Они выбрали для сына девушку царской крови, очень красивую и богатую. Оставшись после свадьбы наедине с молодой женой, святой Алексий отдал ей свой золотой перстень и поясную пряжку со словами: “Сохрани это, и да будет между тобой и мной Господь, доколе не обновит нас Своею благодатью”. Потом он вышел из брачного покоя и той же ночью покинул отчий дом. Сев на корабль, отплывающий на Восток, юноша прибыл в Лаодикию Сирийскую. Раздав остатки имущества, он оделся в лохмотья и стал просить милостыню в притворе храма Пресвятой Богородицы города Эдессы. Каждое воскресенье приобщался Святых Христовых Тайн. По ночам Алексий бодрствовал и молился. Вкушал он только хлеб и воду.
Тем временем родители и жена святого Алексия, опечаленные его исчезновением, послали слуг своих на поиски. Но все было тщетно.
Преподобный Алексий провел в Эдессе, прося милостыню в притворе храма Богородицы, семнадцать лет. Когда же жители Эдессы стали почитать его, как святого, преподобный Алексий тайно бежал. Корабль, на котором он плыл, попал в сильную бурю, сбился с курса, долго блуждал и пристал, наконец, к берегам Италии, невдалеке от Рима. Святой Алексий, узрев в этом промысл Божий, пошел к дому отца своего, ибо был уверен, что его не узнают. Встретив своего отца Евфимиана, он попросил у него приюта. Тот рад был принять нищего, дал ему место в сенях своего дома, велел носить ему пищу с хозяйского стола и приставил слугу для помощи ему. Остальные слуги из зависти стали исподтишка оскорблять нищего, но преподобный Алексий прозрел в этом дьявольское наущение и принимал издевательства со смирением и радостью.
Он по-прежнему питался хлебом и водой, а по ночам бодрствовал и молился. Так прошло еще семнадцать лет. Когда же приблизился час кончины его, преподобный Алексии написал всю жизнь свою, и то тайное, что было известно отцу с матерью, и слова, сказанные жене в брачном покое.
В воскресенье после Божественной литургии в соборе святого апостола Петра совершилось чудо. От святого престола изшел глас свыше: “Ищите человека Божия, чтобы он помолился о Риме и всем народе его”.
Весь народ в ужасе и восторге пал ниц. Люди молили Господа открыть им человека Божия – и с престола изшел глас: “В доме Евфимиана – человек Божий, там ищите”. Евфимиан поспешил домой – к преподобному Алексию, но уже не застал его в живых. Лик блаженно почившего святого сиял светом нездешним. В руке преподобный Алексий держал крепко зажатый свиток. Тело святого Алексия с подобающими почестями перенесли и положили на ложе. Свиток с жизнеописанием святого был прочитан чтецом храма во имя святого апостола Петра. Отец, мать и жена святого Алексия с плачем припали к телу святого, поклонились его честным останкам. При виде такого события многие плакали. Ложе с телом святого Алексия было поставлено посреди центральной площади. К нему стал стекаться народ, чтобы очиститься и разрешиться от недугов своих. Немые начинали говорить, слепцы прозревали, одержимые и душевнобольные выздоравливали».
Житие прп. Алексия – человека Божия исстари было одним из самых любимых на Руси.
Вспомним старца Зосиму из «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского:
«… – младенчика твоего помяну за упокой, как звали-то?
– Алексеем, батюшка.
– Имя-то милое. На Алексея человека Божия?
– Божия, батюшка, божия, Алексея человека Божия!
– Святой-то какой! Помяну, мать, помяну и печаль твою на молитве вспомяну и супруга твоего за здравие помяну…»
А как звали боцмана Росомаху в фильме «Путь к причалу»? Правильно – Зосима. Так, правда звали и командира корабля, на котором начинал службу будущий писатель.
А еще заметим, что человек Божий Алексий совершал свои подвиги на сирийской земле – там, где спустя почти полторы тысячи лет в заброшенной старой часовенке, стоящей на этой же земле, молился и поминал своих близких помощник капитана торгового судна Виктор Конецкий. Ведь сирийский порт Латакия и есть та самая Лаодикия Сирийская, куда прибыл на корабле, тайно покинувший свой дом, человек Божий Алексий.
Настоящий писатель всегда говорит больше, чем он хочет сказать. Такие совпадения не случайны. Вообще нет ничего случайного на свете. Отцы Церкви говорили, что «тот, кто верит в случай – не верит в Бога».
Супруга писателя Татьяна Валентиновна вспоминает, что Виктора Викторовича «внешняя роскошь Храмов и служб особо не волновали. Батюшки, которых он встречал на светских вечерах, вызывали раздражение. Так же, как и государственные мужи, прикладывающиеся к руке Патриарха, по стрекот телекамер… Писатель говорил: «Мне всегда ближе деревенский попик, у которого штук десять сопливых детишек и жена на сносях, а он в любую погоду исповедует старух и поддерживает их, ибо больше поддержать их некому… Церковь вернется в нашу жизнь, беда в том, что в душе пусто…»
Может поэтому Господь и послал ему на склоне лет в общение именно деревенского попа – настоятеля Храма Воскресения Словущего из деревни Теребени Псковской области о. Георгия Мицова (1943–2014 г.г.) – человека тоже яркой биографии, профессионального искусствоведа, художника-реставратора, который более двадцати лет служил Богу в этой глубинке, был удивительно чутким собеседником, видел душу человека и с каждым мог говорить на его языке.
О. Георгий (Мицов)
Виктор Конецкий ушел в иной мир верующим человеком. В конце жизни он признавался одному из друзей: «Знаешь, если бы я не был верующим человеком, я бы покончил с собой».
Что же, иногда груз телесных немощей и собственного бессилия повергает нас в отчаяние и уныние. И особенно в старости. Господь дал сил Виктору Викторовичу преодолеть и эти испытания. Напомню, что имя Виктор в переводе с латинского означает «Победитель». Вот он и победил смерть вместе со Христом. Отпевали его там, где и крестили – в Никольском Морском соборе. А в мир иной его провожал человек Божий Алексий – его защитник и ходатай перед Богом, с которым у писателя один и тот же день памяти.
Отпевание и похороны состоялись 3-го апреля. А на 2-е апреля приходится день памяти мученика Виктора, который был храбрым воином и сыном той самой самарянки, с которой беседовал Спаситель у колодца Иаковлева (См. Ин. 4:5-42). Св. Виктор принял мученическую кончину за проповедь христианской веры.
Виктор Конецкий тоже был и остается проповедником веры. Священник Георгий Мицов говорил о том, что «Православие не доказуемо – оно показуемо». Виктор Викторович своим трудом, своим отношением к делу, своей жизнью по совести, по правде Божией, показал свою веру. Он показал ее нам не только словом, но и делом.
И нам остается молиться об упокоении души раба Божьего Виктора, в ожидании встречи с ним там – у Бога в вечности… И с надеждой, что Господь удостоит нас Своего Царствия. Ведь здесь на земле мы всего лишь временные странники, а вся наша вера строится на надежде… ДОБРОЙ НАДЕЖДЕ.
